ВВЕДЕНИЕ

В двадцатые годы нашего столетия при подготовке свода исторических и литературных памятников по истории и истории культуры Ирана, хранящихся в различных фондах мира, Мухаммад Казвини ознакомился с описанной В.Р. Розеном персидской рукописью.

В каталоге, содержащем перечень рукописей научной коллекции Института восточных языков Министерства иностранных дел, дано описание уникальной персидской рукописи, не имеющей заглавия и условно именуемой “Мадж-му’а-йи мунша’ат-и ‘ахд-и Салджукийан ва Хорезмшахийан ва аваил-и ‘ахд-и могол” 1, хранящейся в рукописном фонде ЛО ИВ АН СССР 2. Рукопись содержит образцы документов, грамот, посланий и писем, составленных при Великих Сельджукидах, Сельджукидах Рума, хорезмшахах, монголах и других правителях такими известными государственными деятелями и литераторами, как Мунтаджаб ад-Дин Бади’ ал-Джувайни, Рашид ад-Дин Ватват, ‘Абд ал-Васи’ Джабали, Шамс ад-Дин и Ата-Малик Джувайни, Шамс ад-Дин Парвана.

В описании выделяются отдельные составные части памятника, отмеченные переписчиком красными чернилами, приводится заглавие каждого документа и письма. Некоторые грамоты и письма, представляющие, по словам автора описания, чрезвычайный интерес, особенно подчеркиваются. Составителем основной части грамот и писем сборника назван служащий канцелярии султана Санджара ибн Малик-шаха катиб Мунтаджаб ад-Дин Бади’. Здесь говорится, что имя Мухаммад ибн Садр ад-Дин ал-Хоразми, встречающееся в рукописи, по всей вероятности, принадлежит переписчику. В. Р. Розен относит время составления рукописи к XIII в. хиджры. По словам Мухаммада Казвини, имя Мунтаджаб ад-Дин Бади’, которое, по определению В. Р. Розена, принадлежит составителю сборника, навело его на мысль о том, что ленинградская рукопись представляет собой список [7] сборника документов и посланий “‘Атабат ал-катаба”, отмеченного в сочинении автора XIII в. Мухаммада ‘Ауфи “Лубаб ал-албаб” как одно из первых произведений документального характера на персидском языке и служившего образцом для всех последующих поколений катибов и мунши 3. Однако в каталоге рукописей каирской библиотеки “Дар ал-кутуб ал-мисриййа” Мухаммадом Казвини была обнаружена под номером 6292 персидская рукопись, озаглавленная “‘Атабат ал-катаба фи байан та’лим ал-китаба ва-л-инша’” 4. После ознакомления с фотокопиями обеих рукописей им было установлено, что уникальный список упомянутого Мухаммадом ‘Ауфи сборника документов и писем “‘Атабат ал-катаба”, датированный мухаррамом 671 г.х., хранится в каирской библиотеке и незначительная часть его материалов (примерно одна пятая) перекликается с содержанием ленинградской рукописи. X. Хорст, который ознакомился с фотокопией ленинградской рукописи в Национальной библиотеке в Тегеране, отмечает, что на полях фотокопии имеются пометки Мухаммада Казвини. Они свидетельствуют о том, что составление данного списка иранский ученый относит к периоду не позднее 1300 г. 5

В 1950 г. Аббас Икбал издал текст “‘Атабат ал-катаба”, который был подготовлен Мухаммадом Казвини на основе каирской рукописи 6. Для текстологической корректировки некоторых фрагментов памятника издатель привлекал ленинградскую рукопись.

Подготовивший издание памятника Мухаммад Казвини охарактеризовал его как “бесценную реликвию персидской прозы, отражающую официальное делопроизводство в государственных учреждениях Сельджукидов в начале и середине шестого века хиджры и содержащую богатый исторический материал, касающийся деятельности многих эмиров, правителей, государственных и религиозных деятелей времени султана Санджара” 7.

Составленные главой государственной канцелярии (диван ар-раса’ил или диван ал-инша’) султана Санджара Али ибн Ахмадом Муаййид ад-Даула Мунтаджаб ад-Дином Бади’ атабеком ал-Джувайни указы и письма являются одними из первых образцов официальных документов на персидском [8] языке, дошедших до нашего времени. Как отмечает Касем Туйсеркани, образцы грамот, составленные Мунтаджаб ад-Дином Бади и его коллегой Рашид ад-Дином Ватватом — начальником канцелярии хорезмшаха Атсыза (а также Абу-л-Фазлом Байхаки), являются самыми ранними памятниками литературы, положившими начало новому направлению в персидской прозе — искусству инша’ 8. После этого появляется практика составления из документов и писем именитых катибов отдельных сборников, которая продолжалась вплоть до XX в.

Критическая оценка материалов “‘Атабат ал-катаба” и их историческая достоверность подтверждаются целым рядом знаменательных дат, приводимых в указах и посланиях, перечислением, а иногда и более подробным описанием значительных исторических событий, упоминанием известных исторических личностей из числа правителей, везиров, военачальников, знаменитых государственных, религиозных и общественных деятелей, ученых и литераторов, повествованием о строительстве или функционировании крупных общественно-исторических объектов типа медресе, больниц, мавзолеев, сведения о которых встречаются в различных исторических хрониках, жизнеописаниях владык и географических сочинениях XII—XIII вв., написанных на арабском и персидском языках. Определенная часть вышеупомянутой конкретной информации также перекликается с данными, приводимыми в специальных прозаических трудах и стихотворных произведениях известных ученых и поэтов этого времени.

Особый интерес представляет терминология памятника, которая ограничивается в основном хронологическими рамками X—XIII вв.

Касаясь вопроса изучения сборников образцовых формуляров — инша’, В.Р.Розен утверждает следующее: “Систематическое изучение сохранившихся таких сборников со временем обещает дать богатые результаты для более глубокого понимания разных сторон быта мусульманских народностей, равно как и для истории данного языка” 9.

Описав ленинградскую рукопись, В. Р. Розен первым ввел ее материалы в научный оборот. Он перевел и прокомментировал один из султанских указов, подчеркнув особенность и ценность информации, содержащейся в официальных сельджукских документах 10. При написании монографического труда “Туркестан в эпоху монгольского нашествия” В.В.Бартольдом было использовано около тридцати писем и грамот, специально им выбранных из ленинградской рукописи. Это в [9] первую очередь присяжная грамота правителя Хорезма Атсыза ибн Мухаммада на верность султану Санджару, послание последнего халифу с подробным описанием победы Сельджукида над властителями Мавераннахра и Туркестана и ряд других документов 11. В сборнике “Материалов по истории туркмен и Туркмении”, подготовленном по случаю пятнадцатой годовщины советского Туркменистана, содержится перевод пяти указов и писем из вышеупомянутой рукописи. Перевод был подготовлен С. Л. Волиным 12.

В 1951 г. некоторые документы ленинградского списка были привлечены М.А.Койменом для их сопоставления с указами “‘Атабат ал-катаба” и другими сочинениями, имеющими отношение к истории Великих Сельджукидов 13.

Извлеченный из ленинградской рукописи текст победной грамоты, адресованной багдадскому халифу и повествующей о победе султана Санджара над правителем Самарканда Ахмад-ханом, опубликован Аббасом Икбалом в его книге “Везират в эпоху Великих Сельджукидов” 14. В сборнике исторических документов и писем, специально отобранных его издателем Муаййидом Сабити из рукописей различных собраний, также содержится несколько указов и официальных посланий сельджукского и хорезмшахского времени, взятых им из “‘Атабат ал-катаба” и ленинградской рукописи 15.

Критическое изучение сборников инша’, в том числе собрания документов и писем “‘Атабат ал-катаба”, нашло продолжение в работах Э.К.С. Лэмбтон, X. Хорста, Г.Р. Рёмера 16, С.Г. Агаджанова, О.Г. Большакова, Г.Г. Берадзе.

Изданный Аббасом Икбалом сборник “‘Атабат ал-катаба” композиционно состоит из двух самостоятельных частей. Первая — султаниййат — основная по объему и содержанию часть памятника, включает султанские указы, официальные назначения, государственную переписку. Вторая — ихваниййат — охватывает ряд приватных писем и их фрагменты, в значительной своей части не принадлежащие перу Мунта-джаб ад-Дина Бади’ ал-Джувайни 17. Первая — официальная [10] часть памятника, составление которой Мунтаджаб ад-Дином не вызывает сомнения, легла в основу настоящего русского перевода.

Сведения об авторе

Об авторе и составителе сборника “‘Атабат ал-катаба” известно очень немного. Разрозненные сведения о нем имеются в предисловии автора, написанном для сборника 18, в вводной статье издателя памятника 19, сочинениях Мухаммада ‘Ауфи “Лубаб ал-албаб20, ‘Ата-Малика Джувайни “Тарих-и джахангуша” 21, антологии Даулатшаха Самарканди “Тазки-рат аш-шу’ара” 22, Марзбан-наме 23, работах современных авторов— Муаййида Сабити 24, Мухаммада Таги Бахара 25, Забихолла Сафа 26.

Вышеназванные средневековые сочинения и тексты указов, составленные Мунтаджаб ад-Дином 27, позволяют определить его полное имя и титулы — Али ибн Ахмад Муаййид ад-Даула Мунтаджаб ад-Дин Мухлис ал-Ислам ва-л-Мусли-мин Бадиг ал-Катиб атабек ал-Джувайни. Один из его предков, по словам Мунтаджаб ад-Дина, был секретарем правителя Табаристана — Шамс ал-Ма’али Кабуса ибн Вашмгира 28 из династии Зийаридов (978—1012). Дед автора знаменитой хроники “Тарих-и джахангуша” доводился внучатым племянником будущему катибу султана Санджара 29.

Нам неизвестны даты его рождения и смерти. В предисловии к сборнику указов он упоминает, что в 516 г.х. (1122 г.) ему пришлось отправиться в столицу государства город Мерв для обучения ремеслу дабира 30. Следовательно, упомянутая дата может быть отнесена к юным годам составителя сборника. Упоминание Мунтаджаб ад-Дина о том, что один из его предков являлся дабиром правителя Табаристана и оставил своим потомкам тетрадь с образцами писем на арабском языке, говорит об определенном социальном и интеллектуальном климате, в котором рос будущий [11] мунши. Вскоре после прибытия в Мерв ему пришлось совершить путешествие в Газну, где он встречался с именитыми учеными, литераторами и государственными деятелями. После приобретения некоторых литературных навыков он поступает на службу к другу своего отца, шейху Шараф ад-Дину Байхаки, известному ученому и начальнику дивана одного из могущественных сельджукских эмиров сипахсалара ‘Изз ад-Дина Онара 31. Шараф ад-Дин через некоторое время поручил ему ведомство инша’ своего дивана и наблюдал за его ростом. Юному мунши приходилось сочетать литературную деятельность с походной жизнью, которую вел сипахсалар. Ему часто доводилось выслушивать порицания и обидные слова в свой адрес от взыскательного и строгого шейха. Мухаммад ‘Ауфи, которому довелось ознакомиться с не дошедшими до нашего времени другими сочинениями Мунтаджаб ад-Дина, называет его работы “Рукйат ал-калам” (“Чары пера”), “Тафзил-и Нишапур” (“Предпочтение, отданное Нишапуру”) и отмечает, что в “Рукйат ал-калам”, прочитанном им в Нишапуре, составитель сборника сетует на своего учителя за нанесенные ему обиды и оскорбления 32. Упорный труд и незаурядные способности вскоре дают о себе знать. Блестяще выполнив поручение шейха Шараф ад-Дина при составлении ответственного послания одному из сановников от имени ‘Изз ад-Дина Онара 33, молодой мунши переходит важный рубеж становления катиба и вступает в круг признанных дабиров. Ему преподносится особая почетная одежда, которую, по всей вероятности, носили катибы диван ал-инша’ 34. По ходатайству и рекомендации Шараф ад-Дина Байхаки Мунтаджаб ад-Дин получает доступ ко двору султана Санджара 35. В 1129 г. он участвует в Мавераннахрском походе султана в составе чиновников, сопровождавших Сельджукида, и становится свидетелем взятия Самарканда. Именно ему поручается составление фатх-наме — победной грамоты на имя аббасидского халифа ал-Мустаршида. Фатх-наме была одобрена везиром Санджара Насир ад-Дином Абу-л-Касимом Махмудом ибн ал-Музаффаром ибн ‘Аби ал-Маликом ибн Аби Туба ал-Марвази, известным литератором, и бывшим в свое время главой диван ал-инша’ ва-т-тугра султана 36. Грамота направляется халифу в сопровождении эмира ‘Алим-бека Али, а Мунтаджаб ад-Дин, восхваляемый [12] везиром, начинает подниматься по служебной лестнице и возглавит в будущем государственную канцелярию султана Санджара. Он прослужил под началом трех везиров. По свидетельству Мухаммеда ‘Ауфи и ‘Ата-Малика Джувайни, Мунтаджаб ад-Дин пользовался большим влиянием при дворе, был одним из приближенных султана. Подтверждением этому служит рассказ Джувайни о событиях похода султана Санджара в Хорезм в 1147 г. Хорезмшах Атсыз, который перестал повиноваться султану после поражения последнего в битве при Катаване, совершил рейд по городам и областям Хорасана, произведя значительные опустошения. В отместку за действия правителя Хорезма Санджар выступил против ‘Ала’ ад-Дина Атсыза и осадил город Хазарасп, в котором находился придворный поэт и начальник канцелярии Ануштегинида Рашид ад-Дин Ватват. Последний написал сатирические стихи, в которых высмеивал Сельджукида. Султану удалось захватить город, и он распорядился схватить и четвертовать Ватвата. Поэт обращался за содействием ко многим эмирам султана, но никто не осмелился вступиться за него. Тогда он обратился за помощью к своему коллеге Мунтаджаб ад-Дину 37, которому удалось спасти Ватвата от смерти 38.

Как отмечает Мунтаджаб ад-Дин в своем предисловии, коллекция официальных документов и писем была им составлена по повелению последнего везира Санджара, внука Низам ал-Мулка — Насир ад-Дина Абу-л-Фатха Тахира ибн Фахр ал-Мулка ибн Низам ал-Мулка (1133—1153). Везир намеревался использовать сборник инша’ для обучения своего сына Кавам ад-Дина мастерству эпистолярного стиля 39. Следовательно, время составления сборника “‘Атабат ал-катаба” можно отнести к периоду пребывания Насир ад-Дина Тахира в должности везира 40. Очевидно, в течение этого периода катиб Мунтаджаб ад-Дин достиг верхней ступени своей служебной карьеры, возглавив султанскую канцелярию. Судя по материалам указов, он также выполнял дипломатические поручения, инспектировал диваны вассальных правителей, занимался налаживанием дел, касающихся доменных земель и имущества правящей династии в провинциях 41. Мухаммад Казвини приводит стихи, написанные знаменитым поэтом XII в. Аухад ад-Дином Мухаммадом ибн Али ибн Исхаком ал-Анвари в честь Мунтаджаб ад-Дина. Стихи выдержаны в панегирическом духе: [13]

О ты, занимающий место шаха над катибами,
О [твоем] высоком положении свидетельствует мунши неба 42.

Сам Мунтаджаб ад-Дин также сочинял стихи на арабском и персидском языках, которыми пересыпаны составленные им указы и письма. Мухаммаду ‘Ауфи довелось слушать стихи автора “‘Атабат ал-катаба” из уст его сына Са’д ад-Дина Мас’уда 43.

“‘Атабат ал-катаба” как источник

Период сельджукского господства в странах Передней и Средней Азии сравнительно не богат историческими источниками 44. И хотя ко времени возникновения Сельджукской державы в странах региона существовала развитая историография на арабском и частично персидском языках и создавались сочинения по истории городов, регионов и династий 45, каждое из которых само по себе представляет определенный интерес для изучения истории стран Ближнего и Среднего Востока XI—XII вв., сборник документов “‘Атабат ал-катаба”, составленный Мунтаджаб ад-Дином Бади’, занимает среди них одно из видных мест 46. Особенность этого памятника — официальная переписка — заключается в том, что его документы дают возможность получить ту информацию, которая отсутствует в хрониках, жизнеописаниях владык, региональных историях и географиях. Документы “‘Атабат ал-катаба” содержат большое количество конкретного материала по социально-экономической и политической истории Ирана и сопредельных стран, который не встречается в нарративных сочинениях и существенным образом их дополняет.

Большую ценность султанские указы представляют для выяснения структуры аппарата управления Сельджукского государства, освещения социальной и экономической жизни городов и провинций, судопроизводства, образования и других важных вопросов, в том числе и правового характера.

В “‘Атабат ал-катаба” содержатся 36 сельджукских грамот о назначении крупных государственных чиновников, правителей областей, ра’исов городов, шихне, кади, мударриса, хатиба, мухтасиба, накиба саййидов, ‘амиля, а также документы, согласно которым выделяются крупные наделы икта’.

Материалы документов позволяют определить характер деятельности ряда органов управления (диванов), статус [14] чиновников, возглавлявших различные ведомства Сельджукской империи, и порядок их назначения на должность.

Четыре указа из тридцати шести изданы при назначении ра’исов городов 47. Ра’ис при Сельджукидах был представителем султанской власти и назначался центральным диваном (диван-и а’ла’). Ему иногда вменялось в обязанность следить за состоянием и имуществом правящей династии (амлак-и хас, асбаб-и хасс) 48. Данные “‘Атабат ал-катаба” дают основание полагать, что если правителями областей в основном назначались сельджукские малики и крупные военачальники тюркского происхождения, то ра’исы в большинстве случаев были из представителей местной верхушки. Во всех четырех указах дана характеристика каждого из ра’исов, отражена его деятельность в прошлом, перечислены заслуги перед государством.

По всей вероятности, в системе сельджукского бюрократического аппарата должность ра’иса была одной из основных. Назначая ра’иса, султан награждал его богатыми подарками, которые, вероятно, предназначались для особо отличившихся чиновников. В число подарков входили почетная одежда, дорогой конь с золотой сбруей, инкрустированное драгоценными камнями ожерелье и оружие 49.

В документах отмечается, что канцелярия ра’иса (диван-и рийасат) являлась органом, посредством которого он регулировал жизнь города, совместно с кади держал под своим контролем разные слои (табакат) городского населения. Он следил за сбором налогов с ремесленников и крестьян, пошлин — с торговых операций, контролировал куплю и продажу на рынке, назначал цены на товары. Ра’ис был лично ответствен за монеты, находящиеся в обращении 50.

Городские чины (такие, как ‘амил, кади, мухтасиб, хатиб и др.) координировали свои действия с диван-и рийасат.

Среди султанских грамот имеется указ, которым наследственный чиновник Тадж ад-Дин Абу-л-Макарим назначается ра’исом городов: Гургана, Дехистана, Астрабада 51.

Материалы “‘Атабат ал-катаба” дают основание заключить, что в пределах Сельджукского государства, в домене [15] султана Санджара ра’исы городов не являлись выразителями интересов городского населения, а были чиновниками бюрократического аппарата, назначенными султаном и поддерживаемыми городской аристократией.

При назначениях на гражданские, религиозные и военные должности в документах перечисляются различные социальные группы городского населения Ирана и сопредельных стран первой половины XII в., которые дают основание для определения социального состава городского населения страны.

Упоминаемые в указах представители военной знати (в грамотах они называются “гозидеган-и хашам”, “асхаб-и шаамшир”, “му’табиран-и мутаджаннаде”), чиновно-бюрократического аппарата, духовенства, крупных феодалов и купцов выделяются в качестве правящей городом и областью прослойки.

В сельджукских документах наряду с крупными чиновниками названы средние и мелкие служащие, перечень которых вызывает определенный интерес. Это “хидматкаран”, “кардаран”, “мутасаррифан”, “му’тамидан”, “гумаштаган”, “му’табиран-и диван” и т.д. 52. Они служили в различных диванах, непосредственно участвовали в организации и устройстве городской жизни.

Материалы “‘Атабат ал-катаба” позволяют говорить о роли мусульманского духовенства в Сельджукском государстве. Данные указов высочайшего дивана о назначении главы мусульманской секты, хатибов и кади в города Нишапур, Тус, Гулпайеган и Астрабад свидетельствуют о том, что эти должности в сельджукский период были в основном наследственными и правительство при назначении кади, хатибов и других отдавало предпочтение тем лицам, чей род уже прославился на этом поприще 53. Громкие титулы, материальные преимущества и всякого рода вознаграждения (ин’амы), предназначенные для служителей культа, дают основание полагать, что мусульманское духовенство при Сельджукидах являлось опорой феодального государства и зависело от правителей.

Своеобразный слой городского населения составляли ‘улемы, мударрисы, факихи, которые упоминаются в большинстве документов. Они определяли интеллектуальный климат, имели большое влияние на городские массы 54.

Саййиды входили в своего рода религиозно-родовое объединение, во главе которого стояли накибы, утвержденные правительством. Главной обязанностью накибов было изгнание и укрощение “непокорных” и “зловредных” саййидов 55. [16]

В грамотах наряду с сипахсаларами упоминаются рядовые и мелкие чины сельджукской армии и дружин крупных феодалов. В источнике они называются мутаджаннаде, ахл-и силах, риджал ас-сайф.

Документы не содержат почти никакой информации о ремесленниках. Однако в некоторых указах перечисляются рабаты торговцев веревками и мечети гончаров и ювелиров. В резко отрицательной форме здесь говорится об ‘аййарах, т.е. о том слое городского общества, который весьма часто был оппозиционно настроен по отношению к городской верхушке. Особенно ярко это видно в указе о назначении на должность шихне Джувайна эмира Сайф ад-Дина Юрюн-Куша 56.

Во многих грамотах мы встречаем длинный перечень так называемых смутьянов (мутамарридан), бунтарей (ахл-и фитна), злоумышленников (муфсидан), злодеев (шариран) и других “одиозных” элементов, вызывающих к себе крайне негативное отношение господствующего класса. В документах содержатся указания должностным лицам решительно бороться против всякого рода “насильников” и “подстрекателей”, действия которых нарушают спокойствие и безопасность подданных 57.

Следует отметить наличие в документах “‘Атабат ал-катаба” важного материала для изучения феодального института икта’. Большой интерес в этой связи представляет султанский указ о выделении сипахсалару Сирадж ад-Дину, исфахбоду Мазандарана, икта’ в тридцать тысяч нишапурских динаров 58. Указ категорически запрещает государственным чиновникам вмешиваться в дела икта’ Сирадж ад-Дина и предупреждает, что наряду с указом составлено подробное описание (машрух), которое, по всей вероятности, готовилось в нескольких экземплярах и направлялось в соответствующий диван. В другом документе говорится о выделении икта’ предводителю туркмен в пределах Гургана. Наряду с этим он наделяется властью шихне в Дехистане 59. Отдельные сведения об икта’ и мукта’ содержатся также и в некоторых других сельджукских грамотах.

В целом документы рисуют картину общества, господствующий класс в котором состоял из военной знати, бюрократической верхушки, крупных землевладельцев и богатых купцов. Главная задача, вытекающая из содержания указов, состояла в сохранении и упрочении существующего строя, [17] позиций правящей династии, аппарата насилия и системы эксплуатации.

Определенный интерес памятник представляет для построения истории восточной дипломатики. Указы в основном озаглавлены терминами “маншур”, “мисал”, “таклид”, “тафвиз”. Условный формуляр документов “‘Атабат ал-катаба” достаточно четко делится на такие компоненты, как “адресант”, “предисловие”, “адресат”, “приветствие”, “повествование”, “распоряжение”, “постановление”, “заключение”. Каждый из этих компонентов начинается определенной речевой формулой и имеет самостоятельное значение.

“Адресант”, упоминаемый в более поздних восточных актах на втором месте после инвокации, фигурирует во многих документах “‘Атабат ал-катаба” то на первом, то на втором месте (после “предисловия”). Он иногда назван в очень пространной форме. Титулы лица, от имени которого издается указ, и благопожелания в его адрес занимают иногда целую страницу. Текст некоторых грамот начинается с “предисловия”, которое обычно содержит размышления на религиозные и этические темы, украшается стихами или цитатами из Корана. “Адресат” присутствует почти во всех документах. Здесь перечисляются титул, звание и имя назначаемого, дается его служебная и личная характеристика. В некоторых грамотах в конце раздела “адресат” встречается “приветствие”, которое часто ограничивается несколькими словами. “Повествование”, как правило, разъясняет причину составления указа. В “распоряжении” приводится название места, города или области, куда должен следовать назначенный чиновник. В нем содержатся конкретные указания для назначаемого, его заместителей и подчиненных. “Постановление” обычно состоит из двух разделов. Первый обращен к местным представителям господствующего класса с призывом оказывать содействие назначенному чиновнику. Второй состоит из специального оборота, в котором содержится приказ местному населению беспрекословно повиноваться его повелениям. “Заключение”, как правило, имеет единую форму и представляет собой формулу, выражающую благопожелание.

Характер оформления грамот дает основание полагать, что в первой половине XII в. в сельджукском бюрократическом аппарате сложилась достаточно стройная система государственного делопроизводства, представляющая собой конкретный этап развития канцелярского дела на Среднем Востоке.

* * *

Перевод “‘Атабат ал-катаба”, выполненный по изданию Аббаса Икбала (Тегеран, 1950), является первым переводом текста памятника на русский язык. [18]

Для работы над переводом кроме издания были привлечены разные по характеру и содержанию каирская рукопись “‘Атабат ал-катаба” и ленинградская “Маджму’а-йи мунша’ат-и ‘ахд-и Салджукийан ва Хоразмшахийан ва аваил-и ‘ахд-и могол”, по которой были сверены четыре указа сборника “‘Атабат ал-катаба” 60. Вначале была произведена сверка текста издания с каирской рукописью. Сверка показала, что в издании имеется определенное количество пропусков, которые по своему характеру подразделяются на мелкие и крупные. К мелким пропускам и неточностям можно отнести отсутствие предлогов, отдельных слов и имен, разночтения в заглавиях указов, замена одного слова другим. К числу крупных пропусков относятся случаи, когда в тексте издания отсутствуют собственные имена, титулы, целые фразы. Эти пропуски достаточно основательно искажают текст памятника, крайне затрудняют его верное прочтение и осмысление.

При подготовке текста “‘Атабат ал-катаба” издатель привлекал ленинградскую рукопись. Указ № 1 частично восстановлен на ее основе 61. Тем не менее, произведенная сверка рукописей свидетельствует о том, что издатель крайне недостаточно использовал ленинградскую рукопись. Настоящий перевод указов и писем осуществлен после необходимой текстологической работы, на основе скорректированного текста, с учетом разночтений в обеих рукописях.

На полях перевода указаны страницы издания текста. Перевод содержит цифровые и буквенные обозначения. Цифрами обозначены примечания к каждому документу, помещенные в конце перевода, буквами — подстрочные сноски, отсылающие к Корану и содержащие краткие текстологические пояснения. Термины, имена и географические названия приведены на основе принятой в серии “Письменные памятники Востока” транслитерации. При комментировании использованы исторические, литературные и географические сочинения X—XV вв.

В заключение выражаю благодарность О.Ф. Акимушкину и А.Б. Халидову, при содействии которых мне удалось ознакомиться с микрофильмом каирской рукописи.