Библиотека сайта  XIII век

ЭСКВЕМЕЛИН

ПИРАТЫ АМЕРИКИ

ЧАСТЬ 1

Глава пятая,

повествующая о различных животных, населяющих остров Эспаньолу, всевозможных птицах, а также о французских буканьерах и плантаторах

Остров этот богат и славен не только множеством дикорастущих плодовых деревьев, но и прекрасными землями, на которых растет все, что ни посеешь. Он изобилует и четвероногими: лошадьми, дикими свиньями, дикими быками и коровами, животные используются не только пропитания ради, но с их помощью жители возделывают поля. На острове много и диких собак, беспощадно уничтожающих других животных. Стоит только телятам и жеребятам отбиться от стада, как собаки набрасываются на них, и если кто-либо не придет на помощь, то тут же пожирают свою добычу. Носятся они стаями, в которых бывает по пятьдесят или шестьдесят собак, и отваживаются нападать даже на стада диких свиней, выхватывая из стада по две или три свиньи.

Как-то раз один буканьер, которому я никак не желал поверить на слою, решил показать мне необычайно интересную вещь. Мы отправились с ним на охоту и услышали топот диких собак, окружавших стадо свиней. Мы тут же приказали слуге отвести наших собак подальше, а сами пошли вперед, держа ружья наизготовку. Подобравшись поближе, [47] мы залезли на дерево и оттуда отчетливо увидели, как собаки окружили одну из свиней, бросившуюся к дереву. Дикая свинья встала на задние ноги, прижалась к стволу и отбивалась от собак клыками, причем те собаки, которым довелось пострадать от ее клыков, больше уже в драку не лезли. Битва продолжалась по крайней мере час. Наконец свинья решила дать деру, но тут одна из собак изловчилась, подобралась сзади и укусила ее. В то же мгновение остальные впились ей в горло и загрызли. Как только свинья перестала шевелиться, все собаки отскочили и залегли вокруг туши. Но стоило появиться собаке-наводчице и вонзить зубы в тушу, как все собаки бросились на тушу и сожрали за каких-нибудь полчаса.

Нужно сказать, что у животных существуют довольно строгие законы, подобные человеческим: они, например, оказывают некоторым особям из своей среды знаки рабского почтения, и именно так поступили собаки в случае с этой дикой свиньей. Человек, который сопровождал меня, рассказал, что ему частенько приходилось наблюдать, что в любой стае есть собака, которая всегда выбегает вперед, принюхивается, и коли почует добычу, то лает раз пять или шесть. Если никто не появляется, она принимается за работу сама. То же самое я замечал и у прирученных собак. Ведь любой охотник держит особую гончую собаку, которая выискивает дичь. Найдя ее, она возвращается к охотнику и ждет, пока тот не убьет дичь и не кинет ей подачки. После этого она снова убегает, в то время как остальные собаки остаются подле охотника.

Когда губернатор острова Тортуга месье Бертран д'Ожерон дознался, что дикие собаки приносят неисчислимые беды, нападая на стада диких свиней, и охотникам становится все труднее снабжать жителей плантаций мясом, он немало потрудился, чтобы найти средства избавления от этой напасти. В конце концов в 1668 году он выписал из Франции яд. Когда его доставили, губернатор приказал умертвить [48] несколько лошадей, рассечь их туши и пропитать мясо ядом. Ждали целых шесть месяцев, но собак на острове меньше не стало. Выяснилось, что собак можно приручать. Бывали случаи, что охотники находили собачьи выводки, забирали щенят домой и воспитывали их. Подросших щенков затем брали на охоту.

Но может быть, любознательный читатель сгорает от желания узнать, когда появились на острове эти дикие собаки? Поэтому я поведаю обо всем, что мне известно на этот счет. Когда испанцы захватили остров Эспаньола, на нем было множество индейцев. Те скоро поняли, что испанцы лишь болтают о дружбе, а на самом деле стремятся поработить их. Они восстали против испанских властей и нанесли им большой ущерб, после этого испанцы истребили буквально всех индейцев. Если кому-нибудь удавалось спрятаться в зарослях, испанцы натравливали собак на индейцев. Догнав индейцев, испанцы рубили их на куски и бросали на съедение собакам, стремясь запугать остальных, чтобы они никогда больше не появлялись в этих местах. Многие из тех, кто спрятался в скалах, погибли от голода. Я собственными глазами видел в скалах пещеру, забитую трупами. По самому скромному подсчету, их там было больше ста. Во время охоты такие пещеры попадаются довольно часто. Когда индейцы полностью исчезли, испанцы бросили своих собак, и они довольно скоро одичали. Так, собственно, там и появились дикие собаки, ибо до этого на острове не было ни одной.

Лошади 39, которые водятся на острове Эспаньола, невелики. Туловище у них короткое, голова крупная, шея длинная, ляжки толстые — словом, красоты никакой. Они пасутся стадами по две или три сотни голов, и если кого-нибудь завидят, то вожак, который всегда держится впереди стада, словно истинный капитан, подпускает его шагов на пятьдесят или шестьдесят, фыркает и пускается наутек, а за ним устремляется все стадо. Этих лошадей можно довольно легко [49] приручить. Охотники ловят их ради шкур, которые сбывают на берегу моря. На тропинках, по которым обычно ходят стада, натягивают веревки с петлями, и лошади запутываются в них. Тогда их связывают и убивают. Некоторых, впрочем, оставляют в живых, чтобы приручить, и буквально дней через восемь они уже ходят в упряжке не хуже крестьянских лошадей, словно никогда не делали ничего другого.

Не меньше на острове и диких быков и коров, но стада их постепенно редеют, потому что их на каждом шагу поджидают опасности. Их истребляют любым способом и испанцы, ослепленные ненавистью к французам, и дикие собаки, которые пожирают телят, и французские буканьеры. Эти животные довольно крупные и очень злые, когда их преследуют или причиняют им боль, но при встрече с врагом они прежде всего стремятся спастись бегством. Их шкура достигает одиннадцати, двенадцати и тринадцати футов в длину.

Для меня загадка, почему быки и дикие свиньи вообще сохранились на острове Эспаньола: ведь с 80-х годов ежедневно и испанцы, и французы истребляли по полторы тысячи диких свиней. Я убежден, что французы в этом смысле преуспевали больше испанцев. И тем не менее свиней все равно на диво много. Они очень крупные и чаще всего черного цвета, хотя встречаются и другие расцветки. Обычно дикие свиньи пасутся стадами голов по пятьдесят — шестьдесят и, завидев людей, убегают. При этом прросята устремляются вслед за матерями, не отставая от них ни на шаг. Если на них нападают собаки, каждый спасается как может. Диких свиней вполне можно приручить. Я это видел собственными глазами. Однажды мы нашли в кустах несколько маленьких поросят и решили вырастить их на мясо. Когда поросята подросли, они стали бегать за нами, как щенята. Встречая диких свиней, они сперва перехрюкивались с ними, а затем бросались на них, словно собаки. [50]

Остров Эспаньола населяет множество различных птиц, причем многие из них вполне съедобны. Это — рябчики, которых испанцы называют пинтадос, попугаи, дикие голуби, крабоеды, цапли, вест-индские каплуны, фламинго, рыбаки, фрегаты, гарнгезиры, гуси, чирки, колибри и прочие, названий которых я просто не знаю.

Итак, рябчиков испанцы называют пинтадос. Нужно сказать, что это название довольно образно, ибо в оперении этих птиц чередуются черные и белые полоски, совсем как у тигров. Гребень у них такой же, как у кур, но очень твердый, словно мозоль. Они и величиной со здешних кур, да и мясо у них на вкус совсем не отличается от курятины. Стоит только одному из рябчиков приметить опасность, и все стадо с шумом скрывается среди деревьев. Яйца рябчики откладывают прямо на землю, так что нередко их теряют. Высиживать эти яйца могут и обычные домашние куры, но, когда цыплята подрастают и слышат призывный шум в лесу, они тотчас же убегают и сразу дичают. Немало здесь и попугаев. Они избегают селиться рядом с полями и гнездятся в старых пальмовых стволах, в местах, где раньше были гнезда других птиц. Пользуются же они покинутыми дуплами потому, что клювы у них изогнутые и долбить себе убежища они не могут. У природы, должно быть, не хватило средств, чтобы приспособить этих птичек к уютной жизни. Есть тут и птички карпентеры, или плотники; их называют так потому, что клювы у них удивительно приспособлены, чтобы долбить дерево, и крепки, как наилучшие топоры. По величине карпентеры невелики, но их клювы в длину достигают полутора дюймов. Карпентеры пробивают дупло всего за восемь дней и успевают за такой же срок устроить там гнездо.

На острове засилье диких голубей. Они появляются в строго определенное время подобно голубям на острове Тортуга. Когда с деревьев начинают осыпаться семена, голуби жиреют; подстрелив их, видишь, что они буквально истекают салом.

Крабоеды по виду похожи на цапель и живут [51] на озерах, ловя крабов. Поэтому их и называют крабоедами. Мясо у них превосходное. У этих птиц семь желчных пузырей. Во всяком случае содержащееся в них вещество очень похоже на желчь и горькое на вкус. Цапли, которые водятся на этом острове, ничем не отличаются от материковых. Ворон там необычайное множество. Их истребляют собаки, а в голодную пору и охотники. Вороны летают большими стаями и поднимают такой ужасный крик, что мешают людям разговаривать друг с другом. Тамошние вороны очень похожи на наших и в случае нужды, конечно, вполне пригодны в пищу. Вест-индские индюки очень велики - по весу они не уступают обычным индюкам, но формой головы, ног и плюмажа весьма отличаются от наших. Клюв и ноги у них как у аистов, крылья белые с двумя черными точками.

Фламинго — это такие птицы, которые водятся только на солончаках, и похожи они на аистов, но ноги и шея у них длиннее и красноватой расцветки. Клюв у фламинго, как у гусей, но кривой и толстый, язык длиной с палец и необычайно вкусен. Фламинго летают стаями, а в каждой стае по пятьдесят — шестьдесят птиц. Если стая садится в поисках пищи, одна из птиц обязательно становится на стражу. Стоит ей заметить малейшую опасность, она дает знак, и мгновенно вся стая снимается с места. Рыбаки — это такие птицы, которые встречаются по берегам рек и питаются одной лишь рыбой, за это их и прозвали рыбаками. По весу они не уступают гусям. Эти птицы ослепительно белые, клюв у них красный, ноги тоже красные. Птицы фрегаты прозваны так за необычайную быстроту полета. Фрегаты летают столь плавно, что трудно приметить хотя бы малейшие взмахи крыльев, и залетают очень далеко в море, а питаются только свежей рыбой. По размерам они не уступят доброму индюку, а мясо у них похоже на говядину и очень питательно. Фрегаты вьют гнезда на деревьях, растущих прямо в воде, или там, где ветви склоняются над ней или ее касаются. Своих детенышей [52] фрегаты тоже кормят рыбой. Когда малыши подрастают, они отправляются на край утеса, где учатся хлопать крыльями. Затем они взлетают, да так плавно, словно стрела, выпущенная из лука. Пищу они могут принимать через день. Фрегаты летают настолько быстро, что схватывают рыбу прямо на лету, когда она выпрыгивает из воды, и приносят детям добычу, даже когда все прочие птицы остаются с пустым желудком. Другую разновидность подобных же птиц называют трусливцами, потому что они боятся всех птиц на свете, даже более слабых; клюв у них очень крепкий. Величиной они не больше уток, но клювы у них, как у цапли с зубчиками. Они тоже питаются рыбой, живут на таких же деревьях, как и фрегаты, от людей не улетают и при виде их лишь поднимают крик. Если недалеко от острова, где живут трусливцы, проходит корабль, они вылетают в море, садятся на мачты, нередко попадая в руки матросов. На вкус они не очень приятны: мясо их пропитано рыбьим жиром.

Птицы грангезиры называются так потому, что у них очень большое горло. Они заглатывают рыб размером с человеческую голову, хотя сами по размеру не крупнее обычных гусей. Их клюв достигает примерно восьми дюймов в длину и четырех дюймов в ширину. Птицы эти встречаются либо по берегам рек, либо на морском побережье. Дупели здешние такие же, как в наших краях, но они значительно крупнее и жирнее.

Попадаются здесь и эндфогели. Они прилетают в определенное время года и так тучнеют, что, поймав их, надо сначала срезать жир, а потом уже пускать в пищу. То же самое можно сказать и про чирков.

Гуси прилетают на остров раз в год и остаются здесь примерно на три или четыре месяца. Они питаются какими-то семенами, от которых жиреют так, что теряют способность летать. Их можно ловить на ходу, и так мне не раз доводилось поступать. Обычно мы преследовали их до тех пор, пока птицы совсем не выбивались из сил. Тогда мы их [53] нагоняли и забивали камнями. Последний месяц, который гуси проводят на этом острове, они ничего не едят и худеют настолько, что под конец уже могут совершать перелеты.

Колибри — это самые маленькие птички на свете, и их иногда называют также землянками. Они самые красивые птицы и питаются только цветами и травой. Нагнать их в полете могут лишь индейские стрелы. Индейцы сушат колибри и продают их христианам. Охотятся на колибри следующим образом: берут кусочек воска, насаживают его на наконечник стрелы и пускают ее так, чтобы не повредить саму птичку.

Теперь же речь пойдет о французах и о том, как они появились на острове Эспаньола. Как они высадились на острове, я уже говорил прежде и, кроме того, уже упоминал, что им прислали из Франции губернатора и он правил ими целых три года. Теперь поведаю о том, чем французы обычно занимаются, как живут и как выглядят их дома.

Французы, живущие на острове Эспаньола, занимаются охотой, полеводством и каперством 40. Если слуга освободился от службы, он ищет себе товарищей. Они собирают все, что у них есть, ставят на вещи метки и договариваются, что тому, кто переживет своих товарищей, достанется все их имущество. Некоторые при этом оговаривают, чтобы их вещи после смерти передали родственникам или женам. Подписав соглашение, они отправляются либо разбойничать на море, либо на охоту, либо на табачные плантации — словом, туда, где им кажется лучше.

Охотятся французы по-разному: одни стараются добыть кожи, другие — набить диких свиней и продать их мясо плантаторам. Охотников называют буканьерами. Раньше их было на острове человек пятьсот или шестьсот, но сейчас вряд ли больше трехсот. Дичи осталось очень мало, и надо быть очень изворотливым, чтобы поймать кого-нибудь. Охотники проводят в лесах по году, а то и по два. Затем они отправляются на остров Тортуга, чтобы обновить там свой [54] запас пороха, свинца, ружей, полотна и тому подобное. Прибыв туда, они буквально за месяц спускают все, что нажили за год или полтора. Они хлещут водку, словно воду, вино покупают прямо бочонками, выбивают затычки и пьют до тех пор, пока бочонок не опустеет. День и ночь буканьеры шатаются по селениям и славят Бахуса, пока остается хоть грош на выпивку. Между прочим, они не забывают воздать должное и Венере, водят шашни с торговками вином и девками, которые собираются к приезду буканьеров и каперов точно так же, как шлюхи и торговки Амстердама в ту пору, когда туда прибывают корабли из Ост-Индии или военная флотилия. Прожив все свои деньги и даже наделав порой долгов, охотники возвращаются восвояси и снова проводят в лесах по году-полтора. Теперь опишем их образ жизни.

Прибыв на условленное сборное место, охотники делятся на группы человек по пять или шесть. У кого есть слуги, тот отправляется вместе с ними, находит удобное место, ставит хижину и устраивает себе жилье, где, кроме того, хранит сухие кожи. Рано утром, как только забрезжит рассвет, охотники собирают собак и отправляются в лес или в такие места, где надеются встретить много добычи. Убив какого-либо зверя, они, по обычаю, сразу же приступают к обработке туши: выпускают из костей мозг и, прежде чем туша остынет, сдирают с нее шкуру. Один из охотников берет эту шкуру и относит на место сбора. Обычно они охотятся до тех пор, пока каждый не добудет себе по шкуре, и кончают примерно в час обеда, иногда чуть раньше, иногда чуть позже. Встретившись в условленном месте, они отдыхают, а слуги, если они их имеют, принимаются сушить кожи и варить обед. Они не едят ничего, кроме мяса. После обеда каждый берет ружье и все отправляются забавы ради стрелять лошадей или птиц. Иногда они устраивают соревнование на меткость. В виде мишени обычно выбирают апельсиновое дерево, по которому нужно стрелять, стараясь [55] сбить как можно больше апельсинов, не задев веток. И получается это у них лихо — я сам тому был свидетелем. В воскресные дни они доставляют добытые шкуры на берег и грузят на корабли. Однажды один слуга, которому очень хотелось отдохнуть в воскресенье, сказал своему господину, что бог дал людям неделю из семи дней и велел шесть дней трудиться, а на седьмой отдыхать. Господин его и слушать не стал и, схватив палку, отколотил слугу, приговаривая при этом: “Знаешь, парень, вот мой приказ: шесть дней ты должен собирать шкуры, а на седьмой будешь доставлять их на берег”. Охотники - люди весьма жадные, к слугам они совершенно беспощадны. Говорят, что лучше три года пробыть на галерах, чем служить у буканьера. Рассказывают, что один буканьер, так исколотил своего слугу, что решил, будто тот отдал душу богу. Но когда хозяин ушел, слуга поднялся, желая последовать за своим господином. Ноги у него однако, совсем отнялись, и он не в состоянии был доползти ни до своего господина, ни до места сбора. Так он и остался в лесу без всякого оружия, нужного для добывания пищи. У него с собой не было даже ножа. С ним осталась только собака. Два или три дня он совсем ничего не ел. Затем ему повезло. Он набрел на стойбище диких свиней, и собака, бежавшая рядом с ним, поймала поросенка. У слуги не было возможности развести огонь и изжарить поросенка. Но хуже всего было, что он не мог его разрезать. Кое-как ему все же удалось разделать поросенка, и он съел его сырым, оставив часть мяса собаке. Несколько кусков он решил сохранить на черный день, потому что не знал, когда ему удастся добыть что-либо съедобное: ведь встретить людей в таком лесу очень трудно. Однажды, бродя по лесу вместе со своей собакой, он заметил суку, которая несла своим щенкам кусок мяса. Он погнался за ней до самого ее логова, закидал камнями, отнял мясо и тут же сожрал. Потом забрал двух щенков и взял в придачу еще и суку, которая только что ощенилась: в ее сосках было молоко. Спустя некоторое время ему удалось [56] набрести на место, где было много поросят, и добычи этой вполне хватило на него и на его собаку и на щенят. Жизнь стала сносной, и он пробыл в тех местах довольно долго, в надежде, что вот-вот придут охотники. Уйти оттуда он не решался, опасаясь снова остаться без пищи. Между тем щенки подросли и стали вполне пригодны для охоты, так что он теперь уже не страдал от дикого голода. А вот ножа у него не было — большей беды трудно себе вообразить: ведь нечем ему было разделывать добычу. Если его собаки настигали дичь, ему приходилось ждать, пока они не прогрызут шкуру, а затем он уже разрывал тушу руками. Мясо он ел с наслаждением, как наилучший деликатес. Он вел подобное существование месяцев четырнадцать, пока неожиданно не натолкнулся на буканьеров. При виде его охотники замерли от испуга — уж больно дико выглядел этот человек. Косматый и грязный, он прикрывал тело лишь куском древесной коры. Слуга рассказал охотникам обо всем, что ему пришлось вытерпеть от своего господина, и, когда те решили взять его с собой, он ответил, что коли его не выкупят, то лучше ему оставаться в лесу, лишь бы только не возвращаться к своему господину. Охотники пообещали дать ему денег для выкупа. Я сам видел, как его привели, и с удивлением обнаружил, что он стал значительно толще и здоровее, чем в ту пору, когда служил у своего господина. Он и потом долго питался одним лишь сырым мясом. Вкус вареного мяса ему был противен. Стоило ему съесть маленький кусочек, как спустя час или два у него начиналась рвота. От сырого же мяса с ним ничего дурного не случалось. Хоть мы его и удерживали сколько могли, но отучить его от сырого мяса нам так и не удалось. То же самое я замечал и с дикими собаками, которым было по месяцу и по два: они совершенно не могли есть вареного мяса.

Я рассказал эту историю, чтобы читатель представил себе, с какой жестокостью и бессердечием обращаются охотники со своими слугами. Кроме того, я желал показать, [57] что человеческий организм может приспособиться к любой пище. Я думаю, что человек может прожить, питаясь даже одной травой подобно некоторым животным, если не сможет найти ничего другого.

На буканьеров нередко нападают испанцы и основательно бьют их. Так случилось, когда на северном берегу острова высадилось пять отрядов из Санто-Доминго Но у испанцев никогда не хватает смелости встретиться с охотниками в чистом поле, они выслеживают и убивают их в часы сна. Мне приходят на память любопытные случаи. Как-то раз двенадцать испанских всадников поджидали одного буканьера, который рано утром вместе со своим слугой вышел на охоту. Они устроили засаду на тропе, по которой охотник должен был возвратиться домой. Тот приметил следы лошадей и отправился другой дорогой, но скрыться ему не удалось. Испанцы услышали лай его собак и погнались за ним через поле. Увидав их, буканьер понял, что убежать не удастся, и остановился, насыпал пороху и свинца в свою шляпу и положил ее рядом с собой. Его слуга прислонился к нему спиной и сделал то же самое. Так они стали дожидаться испанцев. Двенадцать всадников окружили их с копьями наперевес и приказали сдаться, грозясь четвертовать охотника, если он тотчас же им не повинуется. Однако буканьер не испугался и решил пойти на хитрость, ибо знал, что, попадись он испанцам живым, они его тут же сожгут. Он крикнул им, что сдаваться не намерен и что пристрелит первого, кто к нему сунется, а затем встал на колени, поднял ружье и сделал вид, что вот-вот откроет пальбу. Заметив эти маневры, испанцы тотчас же бежали и оставили охотника и его слугу в покое. Другой буканьер, неожиданно встретившись с отрядом испанцев, пошел прямо к ним навстречу, стреляя из ружья и громко призывая на помощь. Испанцы, заслышав крики и выстрелы, убоялись стычки и отошли. Так он спас себе жизнь.

Есть буканьеры, которые охотятся только на диких свиней. Они солят их мясо и продают плантаторам. И образ [58] жизни у них во всем такой же, как и у добытчиков шкур. Однако мне очень хотелось бы поведать любознательному читателю о том, как они охотятся; зрелище это весьма необычное: ведь преследуют они диких свиней. Эти охотники ведут оседлый образ жизни, не сходя с места месяца по три-четыре, иногда даже и по году. Свое селение они называют буканом. Живут они чаще всего впятером или вшестером, и один из них, как правило, поддерживает связь с каким-нибудь плантатором, поставляя ему мясо круглый год. Когда дело с плантатором завязывается, буканьер забирает у него две или три тысячи фунтов табаку — запас на целый год — и груз этот доставляет к себе с помощью слуги. Кроме того, если у плантатора имеются запасы, буканьер берет у него порох, свинец и собак. Все остальное, что необходимо для охоты, он должен добывать сам. У этих буканьеров в обычае после охоты — а ее они обычно заканчивают после полудня — отправляться стрелять лошадей. Из конины они вытапливают жир, солят его и готовят сало для фитилей. Конский жир они продают плантаторам по цене сто фунтов табаку за горшок. Больше всего буканьеры любят выращивать собак и с выгодой продавать их, когда щенки подрастут. За каждую собаку, которая годится для охоты, в тех местах дают шесть реалов. Эта цена твердая.

Те, кто не связан с плантаторами, как я уже говорил, отправляются в лес группами по семь-восемь человек. Один несет ружья, другой гонит собак, третий остается возле букана. После охоты один из буканьеров принимается коптить мясо и вытапливать сало, чтобы приготовить обед для своих товарищей. Дичи они бьют очень много. Порой они затравливают до сотни свиней только для того, чтобы выбрать из них семь или восемь самых лучших. При этом охотники самок предпочитают самцам, потому что самки значительно жирнее. Иногда попадаются свиньи-одиночки, которые добывают пропитание, отделившись от стада; они очень опасны и для людей, и для собак, если нарваться на них [59] неожиданно. В такие мгновения нужно тотчас же большой палкой оглушить свинью. После охоты буканьеры сдирают со свиней шкуру, обрубают мясо с костей и режут его на куски в локоть длиной, иногда куски чуть больше, иногда чуть меньше. Затем мясо посыпают молотой солью и выдерживают в особом месте часа три или четыре, после чего свинину вносят в хижину, плотно затворяют дверь и развешивают мясо на палках и рамах, коптят его до тех пор, пока оно не станет сухим и твердым. Тогда оно считается готовым, и его уже можно упаковывать. Приготовив две или три тысячи фунтов мяса, охотники поручают одному из буканьеров доставить заготовленное мясо плантаторам. За каждый фунт мяса они получают два фунта табаку.

Теперь, описав жизнь буканьеров, пора перейти к обычаям и быту плантаторов этого острова. Первые лавки на острове Тортуга появились в 1598 году, а поскольку повсеместно все выращивали табак, дела у торговцев шли довольно хорошо. Но остров Тортуга невелик, много плантаций на нем не разведешь, да и к тому же там мало хорошей земли. Тогда плантаторы начали разводить сахарный тростник и варить сахар. Но большая часть жителей Тортуги, как я уже упоминал, предпочла заняться охотой или морским разбоем. Когда охотники высадились на острове Эспаньола, часть из них снова решила заняться земледелием, приспособив здешние поля Эспаньолы под табак. Первые плантации они завели на северо-западном побережье у Кюль-де-Сака. Эта местность делится на несколько областей: Гранд Аме, Ньер, Рошеле, Пти Гарве, Гран Гарве Оганн. Постепенно население росло, и сейчас на острове около двух тысяч плантаторов. В этих местах плантаторы чувствуют себя в совершенной безопасности, ибо испанцы добраться туда не могут. В первые годы осваивать край было очень трудно. Не хватало пищи, да к тому же леса, окружавшие первые плантации, были полны диких свиней. Но плантаторы как-то умудрились находить себе пропитание, хотя особых запасов у них, [60] конечно, не было. Впрочем, так обстоят дела и теперь.

Наметив участок для будущей плантации, они разбивали его на делянки одна подле другой. За дело принимались, не имея ничего за душой. Собирались они компаниями человека по два или по три или основывали товарищества, закупая на всех топоры, мотыги, ножи, кирки и все прочее, что необходимо. Съестных припасов плантаторы берут впрок сразу фунтов по пятьсот или шестьсот, добавляя к обычному рациону фасоль, которую в Голландии называют фачиолью. Снарядившись должным образом, они отправляются в лес, строят там бревенчатый домик и живут в нем до лучших времен. Сперва они вырубают низкий кустарник и сваливают его в кучи, затем валят большие деревья и обрубают у них сучья; сучья и заготовленный кустарник сжигают, но стволы больших деревьев сохраняют в целости. На новой плантации сперва высевают тот сорт фасоли, который созревает за шесть недель. Потом сажают картофель и маниоку. Когда маниока созревает, ее употребляют в пищу. Картофель созревает за пять или шесть месяцев, маниока — за восемь или девять, а чаще за год. Уже созревшие коренья маниоки можно оставлять в земле еще на год, но затем она портится, и дольше ее держать в земле нельзя. Фасолью, картофелем и маниокой главным образом и питаются плантаторы на новых землях. Фасоль варят с мясом и готовят из нее суп, добавляя яйца. Картофель едят на завтрак, и варят его в небольшом количестве воды, плотно закрывая сосуд тряпкой. Через полчаса он поспевает и по вкусу напоминает каштаны, но едят его с хлебом, приправляя соусом из лимонного сока, свиного сала и испанского перца. Из картофеля приготовляют также особый напиток. Для этого клубни очищают от шелухи, нарезают, заливают водой и спустя несколько дней забродившую массу процеживают через тряпку, получая кисловатый напиток, очень приятный и полезный. Плантаторы называют этот напиток маби и приготовлять его научились от местных индейцев. [61]

Из маниоки пекут хлеб, который называется касавой. Его готовят так: корни маниоки растирают на железной или медной терке точно так же, как в Голландии трут хрен. Когда все приготовлено, маниоку насыпают в мешки из плотной ткани и отжимают, чтобы масса затвердела. Потом маниоку просеивают через кожаное сито и получают нечто подобное древесным опилкам. Их замешивают, и тесто выкладывают на горячий железный лист и пекут. По вкусу поджаренная маниока напоминает кекс. Готовый хлеб выставляют на солнце и держат его обычно на крыше. Мне кажется, что известная поговорка: “Он приехал из страны, где крыши блинами кроют” - как нельзя более подходит к этому краю. Чтобы ничего не пропадало, из отрубей, оставшихся на дне сита, делают лепешки, складывают горкой, дают им забродить и получают затем напиток, который называется вай кау. Он похож на пиво, приятен на вкус и очень полезен.

Плантаторы употребляют в пищу и различные фрукты: бананы, фиги, которые они тушат с мясом, и готовят из них питье точно так же, как и из картофеля. Питье из бананов ничуть не слабее вина, и от него пьянеют и страдают головной болью.

Когда с плантаций удается уже собрать изрядное количество овощей и всего прочего, что пригодно в пищу, которую приготовляют так, как мы уже описали выше, плантаторы начинают разводить табак. Выращивают его следующим образом: вскапывают прямоугольное поле футов по двенадцать в каждую сторону и огораживают его. Потом землю тщательно покрывают пальмовыми листьями, чтобы она не пересохла под палящими лучами солнца. Посеяв табак, поле поливают каждый вечер, конечно, если нет дождя. Когда побеги табака становятся похожими на салат, их пересаживают на грядки, расположенные друг от друга на расстоянии трех футов, причем между табачными побегами оставляют зазоры шириной также в три фута. Сажают табак обычно с января до конца марта. В это время года часто идут [62] дожди, что весьма полезно для молодых растений. На табачном поле не должно быть сорной травы: табак не переносит всех прочих растений. Когда побеги достигают в высоту примерно полутора футов и разрастаются, давая пышный куст, верхушку такого куста срезают: табак не должен расти в высоту, надо, чтобы все соки шли в листья, наполняя их силой. Пока табак растет, плантаторы готовят помещения для просушки. Это — домики длиной в пятьдесят или шестьдесят футов и шириной в тридцать — сорок футов. Внутри этих домиков вбивают стойки и к ним прикрепляют одна над другой рамы. Когда табак полностью созрел, его срезают и сушат. Стоит ему хорошенько подсохнуть, как листья обрывают со стеблей и скручивают. Этим делом занимаются особые работники, которым больше ничего не поручают. После сбора листьев на стеблях завязываются новые побеги,

В общей сложности табак убирают четыре раза в год и отправляют затем во Францию и другие страны; там из него изготовляют жевательный табак и используют как сырье для изготовления красок. Мне хотелось бы еще рассказать, как выращивают сахарный тростник, индиго и гимбес 41, однако на этом острове или, вернее, в тех местах, о которых здесь идет речь, эти культуры встречаются довольно редко, так что нет смысла их подробно описывать.

Французские плантаторы острова Эспаньола издавна находились под властью губернатора острова Тортуга. Эта власть сохраняется и поныне, что вызывает массу недовольства и даже столкновений. В 1664 году на острове Тортуга было основано отделение Вест-Индской компании, и она попыталась сманить на свою сторону плантаторов Эспаньолы. Но те отнюдь не желали работать на Компанию — ведь у себя дома они не подчиняются ни королю, ни Компании — и поэтому решили, что лучше им сидеть сложа руки. Разумеется, Компания по этой причине стала терпеть убытки, и дело начало хиреть. Губернатор Тортуги, которого [63] плантаторы вообще-то уважали, попытался принудить их к работам на Компанию и дал понять, что все товары, в которых плантаторы нуждаются, они должны покупать сами, не приобретая их при этом у чужеземцев, которые приезжают в эти места торговли ради; а с этой целью объявил он, что четыре раза в год во Францию будут отправляться особые корабли под командой его капитанов. Таким образом, заставляя привозить товары из Франции, он одновременно запрещал торговать с чужеземцами на месте. Губернатор тем самым открыл простор предприимчивым дельцам, а остальные остались с носом. Без унизительных просьб невозможно стало купить хотя бы локоть полотна; ну, а уж о том, чтобы продать что-либо, и думать было нечего. А кораблями распоряжались капитаны, и они прежде всего заботились о себе и своих друзьях, а затем уж, если оставалось место в трюмах, дозволяли грузить товар остальным.

В 1669 году плантаторы узнали, что к берегам Эспаньолы подошли два голландских судна. Они решили вступить в сделку с их капитанами и насолить таким образом своему губернатору. Так они и сделали. Немного спустя к ним пожаловал корабль самого губернатора, но высадиться на берег ему не дали и стали даже стрелять по судну. Корабль не осмелился подойти к причалу, вернулся на Тортугу, и все суда губернатора были вынуждены уйти во Францию полупустыми. Тем временем голландцы пристали к острову. Друзья губернатора и офицеры хотели применить силу, но ничего не могли поделать, потому что им сразу же переломали бы шеи. Плантаторы быстро провели все меновые сделки, и оба голландских корабля вышли в море, сверх меры нагруженные кожами и табаком, причем их капитаны пообещали вернуться на остров снова. Они, без сомнения, появились бы там опять, если бы не началась война. Подлости губернатора настолько ожесточили плантаторов, что они собрали с каждого дома по человеку и решили отправиться на каноэ на Тортугу, чтобы вышибить из губернатора дух. С [64] голландцами они договорились, и те посулили им помощь; вероятно, плантаторам удалось бы расправиться с губернатором, если бы не война.

В самый разгар этих событий губернатор Тортуги отправил за помощью во Францию верного человека к королю. Губернатор, сгущая краски, предупреждал, что готовится мятеж и, чего доброго, остров будет потерян. Он получил от короля два боевых корабля для охраны Тортуги. По прибытии они тотчас же отправились усмирять мятежников, но те, вместо того чтобы выразить свою покорность, завидев боевые корабли, собрали всех мужчин и бежали в лес, бросив свои дома; солдаты сожгли их селения. Но губернатор все же обещал помиловать бунтовщиков и, узнав об этом, плантаторы, которым нечего было ждать от кого-либо помощи, на известных условиях согласились покориться. Правда, губернатор приказал повесить парочку самых явных зачинщиков, но остальных действительно простил и разрешил им торговать со всеми, с кем пожелают. Плантаторы вновь принялись за свои обычные дела и вырастили большое количество отличного табака, так что ежегодно давали от двадцати пяти до тридцати тысяч свертков.

Рабов у плантаторов мало, хозяева работают наряду со своими слугами, а нанимают они их на три года. Идет здесь в общем такая же торговля людьми, как и в Турции, потому что слуг продают и покупают, как лошадей в Европе. Встречаются люди, которые недурно наживаются на таком промысле: они едут во Францию, набирают людей — горожан и крестьян, сулят им всякие блага, но на островах мгновенно продают их, и у своих хозяев эти люди работают, как ломовые лошади. Этим рабам достается больше, чем неграм. Плантаторы говорят, что к неграм надо относиться лучше, потому что они работают всю жизнь, а белых покупают лишь на какой-то срок. Господа третируют своих слуг с не меньшей жестокостью, чем буканьеры, и не испытывают к ним ни малейшей жалости. Больные или здоровые, эти слуги [65] рабо-тают прямо под палящими лучами солнца. Труд их совершенно невыносим, и спина у них покрыта струпьями, как у лошади, постоянно таскающей тяжелую ношу. От плохой пищи слуги все время страдают тяжкими недугами и пороком сердца. Они лишаются сил, тело у них пухнет, как у больных водянкой, дыхание становится прерывистым, их терзают рези в желудке. А причина всех этих недугов — это, бесспорно, скверное питание и нечеловеческое обращение. Случается, что в эти места попадают и дети обеспеченных родителей. Их влечет жажда странствий; приходится им очень туго. Они вскоре заболевают, и их состояние ни у кого не вызывает жалости, и никто не оказывает им помощи. Более того, обычно их заставляют работать еще больше. Нередко они падают наземь и тут же умирают. Хозяева говорят в таких случаях: “Шельма готова подохнуть, лишь бы только не работать”. Подобное наблюдал я не раз, и хотелось бы мне поведать одну поучительную историю.

Некий юноша из вполне порядочной семьи убежал из дому — уж больно донимал его опекун, родной дядюшка, — и попал в руки одного плантатора. Плантатор зверски издевался над ним, требовал явно непосильной работы и морил голодом. Бедный парень в отчаянии бежал в лес и умер там от голода. Я сам видел его труп, обглоданный собаками.

А вот еще случай: один слуга убежал от своего господина в лес. Но в конце концов его поймали. Плантатор привязал слугу к дереву и бил до тех пор, пока вся спина несчастного не обагрилась кровью. Тогда плантатор намазал спину смесью из лимонного сока, сала и испанского перца и оставил привязанного слугу на целые сутки. Затем он возвратился и принялся его бить снова, пока бедняга не умер у него на глазах. Последние слова, которые тот произнес перед смертью, были: “Дай боже, чтобы дьявол истерзал тебя так же, как ты терзал меня”. Спустя три или четыре дня после смерти слуги этого жестокого тирана (иначе не могу я его назвать) плантатора и взаправду стал преследовать какой-то злой дух, [66] и через несколько дней он умер. Его тело было так избито и истерзано, что трудно было признать в нем человека. Мне сдается, тут вмешался сам бог и покарал убийцу за все те зверства, которые он совершил.

Я видел еще трех юношей, которые в отчаянии убили своего господина, ибо он заставлял их работать день и ночь. При этом он их не кормил, и они выпрашивали подаяние у соседей и вымаливали жалкие кусочки касавы. Этих юношей повесили. Перед смертью они сказали, что еще раньше хозяин уже забил до смерти одного их товарища. Такая отвратительная жестокость отличает прежде всего плантаторов, прибывших с Карибских островов. Там они обращаются со своими слугами еще более жестоко, чем на Эспаньоле. На острове Сент-Кристофер жил один плантатор, по имени Бальтесте. Он забил насмерть сотню слуг. Бальтесте стремился показать, будто относился к ним сносно, и выставил поэтому у их тел свежее мясо, яйца и вино. По его мнению, это должно было свидетельствовать о его хорошем отношении к слугам. Труд но объяснить, почему он так поступал, ведь в сущности все суждения о его поступках ему были безразличны: Бальтесте нажил столько добра, что даже все его дети могли разъезжать в собственных экипажах. Он был из числа голландских купцов и на этом острове всем был известен. Я мог бы рассказать еще немало столь же страшных историй, но, думаю, читатель и так сможет составить ясное представление о жестокости плантаторов.

Англичане обращаются со своими слугами не лучше, а может быть, даже и хуже, ибо они закабаляют их на целых семь лет. И если ты даже и отработал уже шесть лет, то твое положение от этого отнюдь не улучшается и ты должен молить своего господина, чтобы он не продавал тебя другому хозяину, ибо в этом случае тебе никогда не удастся выйти на волю. Слуги, перепроданные своими господами, снова попадают в рабство на семь или, в лучшем случае, на три года. Я видел таких людей, которые оставались в положении рабов [67] в течение пятнадцати, двадцати и даже двадцати восьми лет. И были среди них такие простаки, которые в первый раз продались всего на год и едва ли много получили за это. Во время праздников (а англичане любят отмечать все праздники сытной трапезой и выпивкой) господа дают своим рабам все, что те пожелают, но за плату, и притом весьма изрядную. Англичане, живущие на острове, придерживаются очень строгих правил: любой человек, задолжавший двадцать пять шиллингов, продается в рабство сроком на год или шесть месяцев.

Я лишь бегло коснулся всего, что относится к растительности острова, его жителям и их образу жизни; но мне не хотелось бы отвлекать читателя излишними подробностями этого рода, ибо в мои намерения прежде всего входит познакомить с самими пиратами.

Глава шестая

Пираты и их деяния

Я уже упоминал выше, каким образом попал к пиратам. Я именую всех этих людей пиратами, ибо сами они иначе себя не называют, не прикрываются иными прозваниями или титулами и не подчиняются никому на свете. Об этом свидетельствует такой случай. Однажды король Испании, отправляя послов к французскому и английскому дворам, потребовал от этих монархов, чтобы они покарали тех своих подданных, которые, не зная угомона, то и дело сгоняют испанцев с их насиженных мест и грабят города и поселения, хотя войн Испания ни с Англией, ни с Францией давно не ведет. Короли ответили испанским послам, что люди эти им не подчиняются и его Католическое Величество волен поступать с ними как ему заблагорассудится. Король Франции указывал при этом, что на Эспаньоле у него нет ни единой крепости и что он оттуда не извлекает никаких доходов. Король Англии заверил, что он никогда не давал жителям [68] Ямайки приказаний чинить урон подданным Его Католического Величества. Желая остаться в дружбе с испанским двором, английский король даже отозвал губернатора Ямайки и назначил на его место другое лицо. Тем временем пираты и не думали отказываться от своих набегов. В этой книге мне хотелось бы кратко рассказать, как появились пираты на Тортуге, каковы были их важнейшие походы, а также поведать о жизни наиболее прославленных пиратов, об их взаимоотношениях и о снаряжении разбойничьих кораблей. На Тортуге одним из первых пиратов был Пьер Большой родом из Дьеппа. В 1662 году на маленькой барке с отрядом всего лишь двадцать восемь человек он захватил вице-адмирала испанского флота. Это событие произошло у западного побережья острова Эспаньола, близ мыса Тибурон (в те времена испанцы ходили Багамским каналом и мимо острова Кайкос). Пьер Большой высадил испанцев на берег, а корабль отправил во Францию.

Я читал дневник одного очевидца, и мне хотелось бы описать подробнее, как было дело. Сей пират бороздил воды моря уже довольно долго, но добычи никакой у него не было. На корабле кончался провиант, обшивка была довольно ветхая, и в любое время судно могло дать течь. И вдруг пираты заметили корабль, отбившийся от большой флотилии. Пьер сразу же приказал поставить паруса и направился за ним следом, не выпуская его из виду. Он решил подойти к кораблю, отрезать все пути к берегу, врасплох совершить на него нападение и взять его на абордаж. Пираты обещали беспрекословно выполнять волю своего вожака, ибо уяснили , что он даст им больше, чем удалось бы добыть им без его помощи, и поклялись друг другу в верности. Командир отдал приказ подойти к кораблю, спрятав все оружие на дне барки. Когда они приблизились, уже смеркалось, и их никто не заметил. Вооруженные только пистолетами и палашами, они взяли корабль на абордаж. Не встретив сопротивления, пираты добрались до каюты, где капитан играл в карты со [69] своими подчиненными, и мигом приставили ему к груди пистолет. Капитан был вынужден сдать корабль, а тем временем остальные пираты бросились туда, где хранилось оружие, и моментально его расхватали. Тех испанцев, которые вздумали обороняться, пристрелили. Еще днем капитана предупреждали, что судно, показавшееся на горизонте, принадлежит пиратам, что встреча с ним сулит беду. Но капитан не внял этим предостережениям и отдалился от других судов. Ему не страшны были даже такие крупные корабли, как его собственный, а тут дело шло о какой-то ничтожной барке. За подобную беспечность ему и пришлось жестоко поплатиться. Барка подошла с подветренной стороны . Испанцы увидели на борту чужеземцев и в ужасе решили, что те свалились прямо с неба, и в один голос вскричали: “Jesus son demonios estos!” (Иисус, да ведь это черти! -Прим. ред.) Пираты захватили все имущество матросов, командир присвоил себе корабль, высадил испанцев на берег, а сам отправился во Францию. Там он, вероятно, и остался, во всяком случае с тех пор он уже не выходил в море.

Узнав о необыкновенном приключении этого пирата, плантаторы и охотники острова Тортуга забросили охоту и полевую страду и также предприняли попытку захватить корабль, чтобы разграбить затем испанские владения. Они снарядили каноэ и встретились у мыса Альваарс. Испанцы перевозили свои товары чаще всего на барках, нагружая их доверху кожами и табаком. Они выращивали табак на продажу в Гавану (испанские корабли не ходили дальше Гаваны, столицы острова Куба). Пиратам в конце концов удалось захватить несколько барок с кожами и табаком. Они привели их на Тортугу и продали свою добычу торговому судну, которое как раз стояло в гавани. На вырученные деньги они купили порох, свинец и прочий припас, необходимый для их нового ремесла. Вскоре они снова снарядили барку и на сей раз отправились в заливы Кампече, к берегам Новой Испании. Там велась обширная торговля и можно [70] было встретить много кораблей. Пиратам удалось собрать богатую жатву, и спустя два месяца они привели на Тортугу два судна, которые направлялись к Каракасу. Корабли были гружены серебром, и послали их для закупки разных товаров. Возвратившись, пираты не стали задерживаться на берегу и снова вышли в море на захваченных судах. Немного спустя они настолько разбогатели, что флотилия стала насчитывать двадцать судов. На это ушло всего два года. Испанцы, видя, сколь усилились пираты, снарядили два фрегата для защиты своих кораблей и перебили разбойников.

Глава седьмая,

повествующая о том, как пираты снаряжают свои корабли, а также об их взаимоотношениях друг с другом

Пираты могли добыть себе корабли в море — это было не очень трудно; и о том, как они это делали, я рассказал выше. Каждый из пиратов, собираясь идти в море, делал то, что считали нужным его товарищи по плаванию. Когда все было готово, пираты собирались в условленном месте и поднимались на корабль. У каждого был необходимый запас свинца, пороха и ружей. Отчалив от берега, они обычно начинали совещаться, где лучше запастись провиантом. При этом речь шла прежде всего о мясе. Пираты во время плавания, в сущности, питаются одной только говядиной. Правда, порой им достаются разные припасы, которые они отнимают у испанцев. Иногда они бьют диких свиней и ловят черепах, мясо которых солят впрок. Бывают случаи, когда пираты намеренно нападают на испанские коррали, за изгородями которых пасутся тысячи диких свиней. В таких случаях пираты подкрадываются, обычно по ночам, к хижине, где живет сторож, порой вытаскивают его из постели и заставляют отдать столько свиней, сколько им надо, а сторож выполняет все, что от него требуют, зная, что пираты [72] в любой миг могут без зазрения совести его вздернуть. Если пираты отправляются на охоту, они берут с собой егеря из соотечественников, который держит свору собак. За это ему перепадает часть добычи. Затем часть пиратов помогает ему засолить и прокоптить мясо — как это делается, я уже рассказывал, — остальные идут на корабль и готовятся к плаванию. Корабль кренгуют и смолят — словом, делают все, что необходимо в таких случаях. Если пираты решили заготовить большой запас мяса, его доставляют на корабль и сбрасывают в трюм как балласт. Из трюма мясо берут для насущных надобностей дважды в день. Когда мясо варят, жир, всплывающий на поверхность, собирают и сливают в маленькое корытце. В этот жир макают особые колбаски. Потом жир используют как приправу. Нередко пиратские кушанья бывают намного вкуснее изысканных блюд, которые подаются на господские столы.

Капитан корабля обязан есть ту же пищу, что и вся его команда до юнги включительно. Если команда желает уважить своего капитана, то ему готовят какое-либо особое блюдо и подают его непосредственно капитану за общий стол.

Когда корабль полностью оказывается подготовленным к отплытию и все ремонтные работы заканчиваются, пираты собираются и обсуждают, куда держать путь и на кого нападать. При этом они заключают особое соглашение, которое называется шасс-парти. В нем указывается, какую долю получают капитан и команда корабля. В таких соглашениях обычно отмечается, что собрав всю захваченную добычу, должно прежде всего выделить долю егерю (как правило, двести реалов), затем вознаграждение плотнику, принимавшему участие в постройке и снаряжении корабля; плотнику обычно выплачивают сто или сто пятьдесят реалов, и суммы эти вручаются после возвращения из похода. Затем следует доля лекаря (на больших кораблях ему выделяют на медикаменты двести или двести пятьдесят реалов). Из [73] оставшейся суммы выделяют деньги на возмещение ущерба раненым. По особым условиям обычно полагается: потерявшему какую-либо конечность — за правую руку — шестьсот реалов или шесть рабов, за левую — пятьсот реалов или пять рабов; за правую ногу — пятьсот реалов или пять рабов, за левую — четыреста реалов или четыре раба. За глаз причитается сто реалов или один раб, за палец сто реалов или раб. Парализованную руку приравнивают к руке потерянной. За огнестрельную рану на теле полагается пятьсот реалов или пять рабов. Все эти суммы сразу же изымаются из общей добычи. Все оставшееся делится между командой, но капитан получает от четырех до пяти долей. Остальные же делят все поровну. Юнги получают половинную долю. Если среди пиратов есть такие, которые вышли в плавание вообще впервые, то им выделяется совсем небольшая часть, а остаток идет в общую кассу.

Захватив корабль, команда решает, передавать ли его капитану. Если захваченный корабль лучше их собственного, пираты переходят на него, а свой сжигают. После того как корабль захвачен, никому не дается право грабить имущество, посягать на товары в его трюмах. Вся добыча - будь то золото, драгоценности, камни или разные вещи — делится впоследствии поровну. Чтобы никто не захватил больше другого и не было никакого обмана, каждый, получая свою долю добычи, должен поклясться на Библии, что не взял ни на грош больше, чем ему полагалось при дележке. Это касается как золота, серебра, драгоценностей, так и шелка, льна, хлопка, одежды и свинца. Того, кто дал ложную клятву, изгоняют с корабля, и впредь никогда не принимают. Пираты очень дружны и во всем друг другу помогают. Тому, у кого ничего нет, сразу же выделяется какое-либо имущество, причем с уплатой ждут до тех пор, пока у неимущего не заведутся деньги. Пираты придерживаются своих собственных законов и сами вершат суд над теми, кто совершил вероломное убийство. Виновного в таких случаях [74] привязывают к дереву, и он должен сам выбрать человека, который его умертвит. Если же окажется, что пират отправил своего врага на тот свет вполне заслуженно, то есть дал ему возможность зарядить ружье и не нападал на него сзади, товарищи убийцу прощают. Среди пиратов дуэли завязываются довольно легко. Захватив корабль, пленных высаживают при первой же возможности. Но двоих или троих оставляют, чтобы впоследствии продать или заставить делать все, что не хотят исполнять сами. После двух-трех лет добросовестной службы их иногда отпускают.

Нередко пираты ради отдыха высаживаются на том или ином острове. Чаще всего они выбирают острова, лежащие к югу от Кубы. Они вытаскивают корабли на отмель, и часть команды приступает к ремонту. Остальные могут делать все, что им вздумается. Чаще всего они садятся в каноэ и нападают на ловцов черепах байаме. Эти ловцы — люди очень бедные, они ловят черепах на продажу и на вырученные деньги кормят своих жен и детей. А пираты заставляют весь улов отдавать им в течение всего времени, пока их корабли находятся в местах, где водятся черепахи. Более того, если пираты отправляются в места, где водятся черепахи, они увозят рыбаков с собой и отрывают от несчастных жен и детей года на четыре или лет на пять, причем дома не знают, куда увезены пленники и какова их судьба.

Поскольку речь у нас зашла о морских черепахах, а есть немало людей, которые никогда о них ничего не слышали, то, следуя установленному в книге обычаю, мы считаем своим долгом кое-что рассказать о них. В Америке водится много разновидностей черепах. Черепахи самого крупного вида по весу достигают трех или четырех тысяч фунтов. У этих черепах нет твердого панциря 42, и их легко можно поразить ножом. Все их внутренности заполнены жиром, и мясо совершенно несъедобное. Другая разновидность — зеленые черепахи 43. Они средних размеров, однако некоторые из них достигают в толщину четырех футов. Их панцирь [75] значитель-но тверже и покрыт маленькими пластинками толщиной со слюду, используемую в фонарях. Эти черепахи вполне съедобны. Их мясо отличается тонким вкусом, жир зеленого цвета и настолько питателен, что, если готовить их три недели подряд, руки и ноги тяжелеют, а нательная рубашка вся пропитывается салом. Третья разновидность черепах по размерам не уступает второй, но головы у них значительно крупнее. По-английски их называют логерхет, а по-французски - кован. В пищу они совершенно непригодны, потому что от них смердит рыбьим жиром. Черепахи четвертой разновидности чуть поменьше всех прочих, но попадаются и довольно крупные экземпляры. Их называют каретта 44, и у них точно такой же панцирь, как и у европейских черепах. Обычно они водятся на подводных рифах и питаются мохом и водяными яблоками, которые растут в тех местах. Остальные же черепахи предпочитают морскую траву. Встречаются отмели, которые настолько зарастают морской травой, что напоминают луга Голландии. По ночам черепахи отправляются на эти пастбища целыми стадами. На дне они долго оставаться не могут и должны постоянно подниматься на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха. Надышавшись, они вновь ныряют на дно. Все черепахи откладывают яйца подобно крокодилам, однако у черепашьих яиц нет скорлупы, они покрыты лишь тонкой кожицей, которая ничуть не прочнее, чем пленка куриных яиц. Черепахи размножаются так быстро, что если бы маленьких черепах не уничтожали птицы, то животные эти заселили бы всю местность. Яйца они откладывают три раза в год: в мае, июне и июле, и каждый раз кладут штук по сто пятьдесят, а нередко и по сто девяносто. Когда приходит пора откладывать яйца, черепахи вылезают на берег и вырывают в песке ямки. Потом они откладывают туда яйца и засыпают ямки песком. В течение трех недель яйца вылеживаются под палящим солнцем. Затем из них вылупливаются маленькие черепашки и тут же спешат в море. Как только они попадают в воду, на них сразу [76] же набрасываются чайки. Черепашки не могут выползти на берег, прежде чем им не исполнится девяти дней, и поэтому хорошо, если из сотни выживут два или три детеныша. У черепах есть излюбленные места, где они откладывают яйца. Самым лучшим местом у них считаются острова Кайманы. Это три острова: один большой и два маленьких. Они расположены примерно на 20°45' северной широты, в сорока пяти милях к югу от острова Куба. Черепахи вылезают на берег в таком количестве, что их отловом ежегодно занимаются команды по крайней мере двенадцати кораблей, как английских, так и французских. Мясо черепах засаливают. Черепахи собираются в этих местах для любовных игр. Они взбираются друг другу на панцирь и не слезают по целому дню, а иногда даже по два. Совершенно непонятно, как эти животные находят путь к островам. Направляясь к заветному месту, черепахи проходят пролив Гондурас, лежащий примерно в ста пятидесяти милях от островов. Случалось, что капитаны кораблей, потеряв курс и не имея возможности ни с кем посоветоваться, отправлялись вслед за потоком черепах и достигали островов Кайманов. Плывут туда только зеленые черепахи, а они-то как раз вполне съедобны. Моряки, оказавшись в этих краях, сразу же начинают охоту. Для этого не нужны какие-либо приспособления: ведь ночью черепахи вылезают на берег, чтобы откладывать яйца. Два человека с дубинами окружают их и, словно рычагом, переворачивают на спину, чтобы лишить их возможности передвигаться. Если на ловлю собралось много кораблей, берег делят на участки. Каждая команда получает делянку определенной длины и затем окружает своих черепах. На расстоянии в пятьсот шагов можно поймать сто черепах. Черепахи каретты кладут яйца где попало и не выбирают для этого особого места. Каваны собираются на островных мысах и откладывают яйца неподалеку от мыса Каточе. Английские пираты называют это место Логерхет 45. Покинув острова Кайманы, черепахи отправляются к берегам Кубы. [77] Дно там великолепное, и они отъедаются за все то время, которое провели на Кайманах, где они вообще ничего не едят.

Если поймать черепаху и перевернуть ее, то она может пролежать на спине почти месяц и остаться живой. Однако ее жир превращается в слизь и мясо теряет свой вкус.

Но когда черепахи проведут месяц на Кубе, они снова накапливают жир. В ту пору там уже появляются испанские рыбаки. Они вылавливают черепах и снабжают ими города и селения. Охотятся они обычно следующим образом. Рыбаки затачивают четырехгранный гвоздь длиной в два дюйма и насаживают его на палку длиной от двух до трех футов. Получается нечто вроде гарпуна. Стоит черепахе всплыть, чтобы глотнуть воздуха, как палку кидают, словно гарпун и тогда уже без всякого труда втаскивают в лодку. Черепахи ныряют на глубину до четырех футов. Чем темнее вода, тем для них лучше. Но видны черепахи даже в самую темную ночь, потому что гребут всеми четырьмя лапами, поднимают вокруг себя волны, и их панцирь поблескивает над водой. Зрение у этих черепах отличное, но слух неважный; правда, уж если они что-либо услышат, то поймать их уже невозможно. Зная все это, пираты стремятся заполучить опытных ловцов черепах и держат их в настоящем рабстве столько, сколько захочется.

Любимое занятие пиратов — стрельба в цель и чистка оружия. Оружие у них поистине великолепное — ружья и пистолеты. Ружья пиратов достигают в длину примерно четырех с половиной футов и из них стреляют пулями, которых на фунт идет шестнадцать штук. Есть у пиратов и патронташи, и в них пуль и пороха на тридцать выстрелов. Пираты никогда не расстаются со своими патронташами, и поэтому их никому не удается застать врасплох. Как только они прибывают в какое-либо место с намерением прожить там долго, то тут же начинают совещаться, куда бы лучше отправиться на поиски приключений. Тот, кто знает местные берега, обычно вызывается вести всех остальных. [78] Существует ряд мест, куда пираты стремятся попасть в определенное время года. Пройти в такие места не всегда возможно из-за сильных течений и ветров, и поэтому так уж повелось, что купцы появляются там в строго определенные месяцы. Корабли, следующие из Новой Испании и Кампече, чаще всего идут в Каракас, на острова Тринидад и Маргариту зимой, дабы не повстречать ветер с востока и северо-востока. Навигация в эту сторону прекращается летом: именно в эти месяцы здесь дуют встречные-ветры. Летом все корабли отправляются восвояси. Пираты уже хорошо знают все пути, по которым обычно должны следовать корабли, и отлично выбирают места для засады. Если пиратам случается провести в открытом море довольно долгое время без добычи, то они готовы идти на любой риск и нередко добиваются успеха. Приведу в этой связи одну историю.

Один довольно известный пират, по кличке Пьер Француз, родом из Дюнкерка, довольно долго плавал в открытом море на барке с отрядом в двадцть шесть человек. Он держал путь к мысу де ля Вела, стремясь перехватить один корабль на пути из Маракайбо в Капече. Но это судно он упустил и со всей командой решил отправиться прямо к берегам Ранчерии, чтобы поохотиться на ловцов жемчуга. Ранчерия расположена неподалеку от Рио-де-Аче на 12°30' северной широты, и там есть неплохая жемчужная отмель. Каждый год туда отправляется флотилия из десяти или двенадцати барок. Их сопровождает специальное судно из Картахены с двадцатью четырьмя пушками на борту. На каждой барке бывает обычно по два негра, которые достают раковины на глубине от четырех до шести футов. Пираты напали на флотилию следующим образом. Все барки стояли на якоре у самой отмели. Сторожевой корабль находился примерно в полумиле от этой флотилии. Погода была тихая, и разбойники смогли пройти вдоль берегов, не поднимая парусов, так что казалось, будто это идут какие-то испанцы из Маракайбо. Когда пираты уже подошли к жемчужной отмели, то на самой [79] большой барке приметили они восемь пушек и примерно шестьдесят вооруженных людей. Пираты подошли к этой барке и потребовали, чтобы она им сдалась, но испанцы открыли огонь из всех пушек. Пираты переждали залпы, а затем выпалили из своих пушек, да так метко, что испанцам пришлось довольно туго. Пока испанцы готовились ко второму залпу, пираты взобрались на борт, и солдаты запросили пощады в надежде, что вот-вот к ним на помощь придет сторожевой корабль. Но пираты решили перехитрить стражей. Они затопили свое судно, а на захваченной барке оставили испанский флаг, испанцев же загнали в трюмы; на этом корабле они вышли в открытое море. Сначала на сторожевом корабле обрадовались, полагая, что пиратов потопили, но когда там заметили, что барка отвернула в море, то бросились за ней в погоню. Преследовали они пиратов до ночи, но никак не могли догнать барку, хотя и поставили все паруса. Ветер окреп, и разбойники, рискнув парусами, оторвались от сторожевого корабля. Но тут случилось несчастье — парусов подняли столько, что треснула грот-мачта. Но наш пират не растерялся: он связал пленных испанцев попарно и был готов сражаться против неприятельского корабля с командой всего в двадцать два человека, хотя многие из пиратов были ранены в бою и не могли в нем принять участие. Одновременно он приказал срубить грот-мачту и поднять на фок-мачте и бушприте все паруса, какими только можно было пользоваться при таком ветре. Все же сторожевой корабль догнал пиратов и атаковал их так лихо, что те вынуждены были сдаться. Однако пираты успели выторговать условие, что ни их предводитель, ни они сами не будут в плену таскать камни или известь. А надо сказать, когда пираты попадают в плен, то их заставляют три или четыре года подряд таскать камни или известь, словно рабов. А когда они становились непригодны для этой работы, их отправляли в Испанию всей командой. Больше всего наш пират жалел свое добро — у него на борту было на сто тысяч реалов [80] жемчуга, который он награбил на барках. И если бы не несчастье с грот-мачтой, выручка у пиратов была бы весьма изрядной.

Не могу не привести еще одну подобную же историю, начавшуюся столь же удачно и кончившуюся так же печально.

Некто Бартоломео Португалец, родом из Португалии, отплыл с острова Ямайка. На его барке было четыре орудия и тридцать человек команды. Дойдя до острова Куба, он близ залива Коррьентес повстречал корабль, шедший из Маракай-бо и Картахены в Испанию через Гавану. На этом корабле было двадцать пушек и семьдесят солдат, а также пассажиры, матросы и разные путешественники. Пираты после недолгого совещания решили напасть на корабль. Они бросились в атаку очень смело, но испанцы выдержали их натиск. Пираты повторили атаку и захватили корабль, потеряв всего человек десять убитыми и четырех ранеными. Весь корабль попал в распоряжение пятнадцати пиратов, испанцев же живых и раненых осталось человек сорок. Ветер был непопутный для возвращения на Ямайку, и пираты, испытывая недостаток в воде, решили идти к мысу Сан-Антонио (на западном берегу Кубы). Не дойдя до мыса Сан-Антонио, они неожиданно натолкнулись на три корабля, которые шли из Новой Испании в Гавану. Корабли изготовились к бою, и затем испанцы захватили пиратское судно и взяли разбойников в плен. Но пиратов больше всего сокрушало, что они потеряли богатую добычу: ведь на корабле было сто двадцать тысяч фунтов какао и семь тысяч реалов в звонкой монете. Через два дня после всех событий разразился жестокий шторм и всю флотилию разметало в разные стороны. Флагман, на котором находились пленные пираты, прибыл в Кампече. На корабль тотчас же поднялись купцы, чтобы выразить благодарность капитану. Они узнали пирата, сеявшего ужас на всем побережье своими убийствами и пожарами. На другой день на борт корабля поднялся судья [81] и попросил капитана отдать ему пирата. Капитан не отказался. Но ни у кого не хватило смелости отправить предводителя пиратов в город. Испанцы боялись, что он убежит, как уже не раз случалось, и оставили его на борту, чтобы на следующий же день соорудить на берегу виселицу и повесить его. Пират хорошо понимал по-испански и о своей участи узнал, подслушав, что говорят матросы. Он взял два сосуда из-под вина и крепко заткнул их пробкой. Ночью же, когда все заснули, кроме часового, стоявшего рядом и следившего за каждым его движением, он попытался проскользнуть мимо, но это ему не удалось. Тогда он бросился на часового и перерезал ему горло, причем часовой даже не успел издать ни звука. Пират бросился с кувшинами в воду и выбрался на сушу. Затем он спрятался в лесу и провел там три дня. Уже на другой день солдаты с утра высадились на берег, чтобы изловить пирата. Но хитрец следил за ними издали. Когда солдаты вернулись в город, он отправился вдоль берега в местечко Эль-Гольфо-де-Тристе (расположенное примерно в тридцати милях от города Кампече). Добирался он туда целых четырнадцать дней. Это был очень трудный путь, пират страдал от голода и жажды — ведь по проторенной дороге идти ему было нельзя, там его могли схватить испанцы. Четыре дня ему пришлось отсиживаться на деревьях, не спускаясь на землю. Деревья эти весьма необычны: они растут на берегу и корни у них тянутся, словно ветки, так что по ним можно перебежать с дерева на дерево, хотя сделать это довольно трудно. Все четыре дня у него не было ни крохи еды, правда в сосудах была вода. Он обманывал голод, вылавливая мелких рыбок, которые на вкус подобны улиткам. По пути ему пришлось пересечь большую реку, а плавал он очень плохо. Но коли человек попадает в большую беду, то на ум ему приходит такое, до чего никогда бы он не додумался в обычное время. Пират нашел на берегу старую доску, прибитую волнами. В ней осталось несколько гвоздей. Он выбил гвозди камнем и заточил их так, что они стали [82] острыми и хорошо резали. С их помощью он нарезал лыко, связал несколько древесных стволов и сбил таким образом плот, на котором и переправился через реку... Так он добрался до Тристе, где встретил пиратский корабль с Ямайки. Поведав команде свои приключения, он попросил дать ему каноэ и двадцать человек, дабы вернуть свой корабль, который стоял в Кампече. Пираты исполнили его желание, и восемь дней спустя темной ночью он подошел к городу и бесшумно взобрался на борт. На палубе думали, что на этом каноэ кто-то решил доставить на корабль разные припасы, и, разумеется, жестоко просчитались. Пират захватил корабль, и его люди быстро снялись с якоря и подняли паруса. На борту оказалось еще много товаров, однако деньги уже унесли. Пират быстро позабыл о всех своих злоключениях. У него снова был отличный корабль, и он теперь возомнил, что фортуна и впредь будет сопутствовать ему. Но как раз тогда, когда он решил, что все беды миновали, злая судьба подстерегла его снова. Взяв курс на Ямайку, он недалеко от острова Пинос, лежащего к югу от Кубы, в пору, когда подул южный ветер, налетел на рифы Хардинес. Проклиная все на свете, он был вынужден вместе со всей командой покинуть корабль и вернуться на Ямайку на каноэ. Там он оставался недолго и вскоре снова собрался за добычей, но счастье и на этот раз ему изменило.

О страшной жестокости этого пирата у испанцев знали все. Однако его походы не принесли ему почти никакой выгоды. Я видел, как он умирал в такой нужде, какую редко встретишь на свете.

Теперь в самую пору рассказать еще несколько историй о пирате, который еще до сих пор живет на Ямайке и совершил всяких дел не меньше, чем те разбойники, о которых мы уже упоминали. Хотя он и был родом из Гронингена, но долгое время прожил в Бразилии. Когда Бразилия снова стала португальской, некоторые семьи покинул и насиженные места и переселились кто в Голландию, кто [84] на французские или английские острова и даже в Виргинию. Он отправился на Ямайку и, не зная чем заняться и как добыть себе пропитание, подался к пиратам. Вскоре он стал известен под кличкой Рока Бразильца 46. Начинал Рок как рядовой пират. Ему удалось снискать уважение и собрать вокруг себя людей, которые взбунтовались против своего капитана, захватили его корабль и провозгласили капитаном Рока. Немного спустя, они добыли себе корабль, который с большой суммой денег шел из Новой Испании. Захватив его, пираты отправились на Ямайку. Эта удача создала Року среди пиратов большую славу, а сам он сильно возгордился. Перед ним стала трепетать вся Ямайка. Он был груб, неотесан и вел себя словно бешеная фурия. Когда он напивался, то как безумный носился по городу и немало перекалечил людей, которым довелось попасть ему под руку. Никто не осмеливался ему ни в чем перечить, только за глаза говорили, что он дурной человек. А у испанцев Рок стал известен как самый злой насильник и тиран. Однажды он посадил несколько человек на деревянный кол, а остальных связал и бросил между двумя кострами. Так он сжег их живьем, как свиней. А вина этих люд ей заключалась лишь в том, что они пытались помешать его черному делу и спасти свой свинарник, который он намеревался разграбить.

Как-то Рок отправился искать счастья на побережье Кампече. По пути разыгрался сильный шторм, корабль прибило к суше, и всей команде пришлось покинуть судно и высадиться на берег, причем люди захватили с собой только ружья и небольшой запас пороха и пуль. Место, на которое они высадились, находилось между Кампече и Тристе. Пираты отправились в сторону Тристе, где обычно чинились разбойничьи корабли. Дня через три или четыре, мучимые голодом, жаждой и тяготами трудного пути, пираты так истомились, что не смогли уже идти дальше. Тут, как назло, они повстречали сотню испанских всадников. Капитан Рок ободрил товарищей. Он сказал, что сдаваться ни в коем [85] случае нельзя, лучше умереть, чем попасть в плен к испанцам. Пиратов было не более тридцати, все они были вооружены до зубов. Видя, что капитан их полон отваги, они решили, что лучше умереть всем вместе в бою, но в плен не сдаваться. Между тем испанцы быстро приближались. Пираты подпустили их поближе, чтобы стрелять наверняка, и залп оказался удачным. Бой продлился еще полчаса, и испанцы обратились в бегство. Пираты захватили несколько верховых лошадей, добили раненых испанцев и двинулись дальше; потеряли они двух человек да двоих испанцы ранили. Верхом они добрались до берега и приметили недалеко в море испанскую барку с лесом. Пираты выслали шесть человек, чтобы сперва захватить каноэ, которое буксировала барка. Рано утром эти люди захватили каноэ, а затем пиратам удалось овладеть баркой. Провианта у них было очень мало, поэтому они перебили всех лошадей и засолили конину, разыскав на барке запасы соли. Они рассчитывали питаться кониной до тех пор, пока не найдут что-нибудь получше.

Прошло немного времени, и пирату удалось захватить корабль, который шел из Новой Испании в Маракайбо за какао. Он был гружен мукой и вез много денег. С этим-то грузом Рок и вернулся назад на Ямайку, где бесчинствовал со своей командой, пока у них не кончились все деньги. Этот пират принадлежал к тому сорту людей, у которого деньги никогда не лежат без дела — такие люди пьют и развратничают до тех пор, пока не спустят все до последнего гроша. Некоторые из них умудряются за ночь прокутить две-три тысячи реалов, так что к утру у них не остается даже рубашки на теле. Я знал на Ямайке одного человека, который платил девке пятьсот реалов лишь за то, чтобы взглянуть на нее голую. И такие люди совершают много всяческих глупостей. Мой бывший господин частенько покупал бочонок вина, выкатывал его на улицу, выбивал затычку и садился рядом. Все шедшие мимо должны были пить вместе с ним — попробуй не выпей, если тебя угощают под ружейным дулом, а с [86] ружьем мой господин не расставался. Порой он покупал бочку масла, вытаскивал ее на улицу и швырял масло в прохожих прямо на одежду и в голову.

Друг к другу пираты относились заботливо. Кто ничего не имеет, может рассчитывать на поддержку товарищей. У пиратов был кредит и среди трактирщиков. Но на Ямайке кредиторам верить нельзя: ведь за долги они могут запросто тебя продать, и я сам тому не раз был свидетелем. В конце концов продали даже того пирата, который так щедро расплачивался с девкой. Сперва у него было три тысячи реалов, а не прошло и трех месяцев, как его самого продали за долги, и как раз тому, в чьем доме он промотал большую часть своих денег. Но теперь мы снова вернемся к нашему повествованию.

За довольно короткий срок Рок промотал все деньги и был вынужден вместе со своими товарищами снова отправиться в море. На сей раз он попал к берегам Кампече (это были у пиратов излюбленные места). Он добрался туда меньше чем за четырнадцать дней и пересел на каноэ, чтобы пройти к рейду Кампече в надежде встретить какой-либо корабль. Но тут ему не повезло — его самого вместе с каноэ и командой захватили испанцы. Он тотчас же был доставлен губернатору, который приказал посадить его в темную камеру на хлеб и на воду. Губернатор охотно повесил бы его без малейшего промедления, но не решался, опасаясь, как бы этот пират, отличавшийся необыкновенной хитростью, не выкинул какую-нибудь штуку. А Рок сделал так, что губернатору вручили письмо; писал он его сам, но все было сделано так, чтобы убедить губернатора, будто написано оно товарищами узника. Губернатору угрожали и предупреждали его, что если он причинит хоть малейшее зло прославленному Року, то пираты не дадут пощады ни одному испанцу. Получив такое письмо, губернатор, вероятно, сообразил, что вокруг его шеи затягивается петля: ведь разбойник был действительно очень известен. Это был самый знаменитый [87] пират Ямайки, к тому же не раз он совершал набеги на Кампече. Поэтому губернатор решил отправить его с первым же галионом в Испанию, взяв с него клятву, что тот больше никогда не станет разбойничать. На прощание губернатор пригрозил, что, если он попадется снова, его тут же повесят. Пират пробыл в Испании недолго. Все время он искал удобного случая вернуться на Ямайку. Еще на пути в Испанию он раздобыл у рыбаков пятьдесят реалов, купил себе одежду и другие необходимые вещи и вернулся на Ямайку. Прибыв туда, он прославился еще более жестокими грабежами и причинил испанцам множество бед — уж на это он был способен.

Со временем испанцы убедились, что на море от пиратов нет никакого спасения, и стали плавать значительно реже. Но и это им не помогало. Не встречая кораблей, пираты стали собираться компаниями и грабить прибрежные города и поселения. Первым таким пиратом, занявшимся сухопутным разбоем, был Люис Шотландец. Он напал на Кампече, разграбил его и сжег дотла. После него подобными набегами занялся Мансфельд, который двинулся в Новую Гранаду 47, рассчитывая дойти вплоть до Южного моря. Но продовольствия было мало, и он был вынужден вернуться. Тогда он захватил остров Сайта-Каталина и взял несколько пленников , которые провели его в город Картаго, находившийся под властью Новой Гранады.

В тех же местах грабил и другой пират с Ямайки, некто Джон Девис. Довольно долго он крейсировал в заливе Покатауро, надеясь встретить корабль, который ходил из Картахены в Никарагуа. Но это ему не удалось, и он решил со всей своей командой отправиться к реке Никарагуа, оставить судно около устья и подняться вверх по течению на каноэ. С наступлением ночи они намеревались войти в город и разграбить дома самых богатых торговцев. На его корабле было девяносто человек и три каноэ. Пираты оставили на судне человек десять, а все остальные сели в каноэ. [88] Дождавшись ночи, они действительно вошли в реку, а днем спрятались среди деревьев (точно так же они скрыли и свой корабль, чтобы его не заметили индейцы, которые ловили рыбу в устье реки). На третьи сутки, где-то около полуночи, они добрались до города. Стража приняла их за рыбаков, промышляющих в лагуне: ведь часть из них хорошо говорила по-испански. Кроме того, среди них был индеец как раз из тех мест. В свое время он бежал, поскольку испанцы хотели обратить его в рабство. Индеец выпрыгнул на берег и убил стражника. После этого пираты пробрались в дома трех или четырех именитейших горожан и забрали все деньги, которые могли обнаружить. Потом разграбили и церковь. Но тут один из церковных служек, вырвавшись из рук пиратов, поднял крик на весь город. Горожане и солдаты тотчас же пробудились, однако пиратам удал ось скрыться, захватив с собой всю добычу, какую они смогли унести. Кроме того, они успели захватить с собой пленников, рассчитывая в случае погони использовать их как заложников. Вскоре они добрались до берега, поспешно сели на корабль и вышли в открытое море. Пленникам же велено было вместо выкупа добыть пиратам столько мяса, сколько им было нужно, чтобы добраться до Ямайки. Когда пираты еще были в устье реки, на берег высыпало человек пятьсот испанцев, вооруженных ружьями. Пираты дали по ним залп из пушек. Таким образом, испанцам оставалось лишь бессильно горевать, видя, как уплывает их добро, и проклинать тот миг, когда пираты высадились на берег. Для них было совсем непостижимо, как у пиратов хватило смелости подойти к городу с гарнизоном в восемьсот человек да еще лежащему от берега по меньшей мере в сорока милях. Да к тому же еще пиратам удалось разграбить город за такой короткий срок! Пираты захватили чеканного золота, серебряной посуды и ювелирных изделий на сорок тысяч с лишним реалов. Вскоре разбойник высадился со своей добычей на Ямайке, довольно быстро все прокутил и снова вынужден был отправиться на [89] поиски приключений. Он собрал довольно много пиратов, а поскольку был хорошим командиром, его провозгласили капитаном флотилии из восьми кораблей. На этот раз пираты решили отправиться к северным берегам Кубы в надежде подстеречь флот, идущий из Новой Испании; в случае удачи они могли захватить один из кораблей этого флота, однако им не повезло. Чтобы не возвращаться с пустыми руками, они решили пройти вдоль берегов Флориды, высадиться и захватить городок Сан-Аугустин-де-ла-Флорида. В этом городке была крепость с двумя ротами солдат. Однако хоть там она и была, но пираты успешно разграбили город и захватили огромную добычу, не понеся почти никаких потерь.

Конец первой части,

в которой речь идет главным образом о природе, растениях и жителях описываемых мест. Теперь мы намерены непосредственно перейти к повествованию о пиратах, и с пиратов начинается вторая часть книги


Комментарии

39. ... лошади, которые встречаются на острове Эспаньола... Лошади в Америку были завезены еще во времена Колумба. В конце XVI и в начале XVII века, в пору запустения Эспаньолы, лошади одичали и во множестве расплодились во внутренних областях острова.

40. ... французы, живущие на острове Эспанъола, занимаются каперством — то есть морским разбоем.

41. Гимбес... Вероятно, гамбир — Uncariagambir — лазящий кустарник, из листьев и побегов которого приготовляют дубильный экстракт.

42.... у этих черепах нет твердого панциря... Речь идет о кожистой черепахе, или луге. — Dermochelys coriacea.

43. ... другая разновидность зеленые черепахи... Зеленая морская черепаха — Cheloniideamydas.

44.... их называют каретта... Настоящая каретта, или бисса, — вид морской черепахи.

45.... называют это место Логерхет... Логерхет — так по-английски называют большеголовых черепах.

46.... под кличкой Рока Бразильского... Рок Бразильский был по происхождению голландцем. Первые известия о нем относятся к 1654 году.

47. ...который двинулся в Новую Гранаду... Прежнее название Колумбии в Южной Америке.

(пер. В. Аронова)
Текст воспроизведен по изданиям: Пираты Америки. М. Эпоха. 1994

© текст - Аронов В. 1968
© сетевая версия - Тhietmar. 2004

© OCR - Петров С. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Эпоха 1994