Библиотека сайта  XIII век

ПРОДОЛЖАТЕЛЬ ФЕОФАНА

ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ЦАРЕЙ

КНИГА V.

Историческое повествование о жизни и деяниях славного царя Василия, которое трудолюбиво составил из разных рассказов внук его Константин, царь в Бозе ромеев 1

1. Давно уже испытывал я желание и стремление всепомнящими и бессмертными устами истории вселить в умы серьезных людей опыт и знание и хотел, если бы достало сил, по порядку описать достойнейшие деяния самодержцев и их вельмож, стратигов и ипостратигов за все время ромейской власти в Византии. Но потребны тут и время большое, и труд непрерывный, и книг множество и досуг от дел, а поскольку ничего этого у меня нет, я по необходимости выбрал другой путь и расскажу пока что о деяниях и всей жизни от начала и до самой смерти только одного царя, который и царскую власть высоко вознес и сам был царской власти созвучен 2 и для государства ромейского и его дел стал великим благом, и пусть таким образом не пребудет в забвении первое основание и корень царского древа, возросшего на долгие времена, 3 и станет он для потомков своих мерилом и статуей добродетели 4 и образцом для подражания. А если продлится срок моей жизни и получу я хоть краткий отдых от недугов и ничто не воспрепятствует мне извне, то продолжу я историю и расскажу о его потомках и доведу повествование до самого себя.

2. Так вот сей самодержец Василий, коего ныне намерен я описать в своем сочинении, происходил из Македонии, а родом был из племени армянских Аршакидов. 5 Дело в том, что при древнем Аршаке, который правил парфами и достиг вершин славы и добродетели, был утвержден закон, по которому в будущем у парфов, армян и даже мидийцев 6 могут царствовать лишь люди из рода Аршака или его потомков. И вот упомянутая ветвь царствовала над перечисленными народами, а когда в некое время армянский правитель ушел из жизни, начались раздоры и споры о царстве и преемстве власти. А Артаван и Клиен, которые не только лишились наследственной власти, но и рисковали жизнью, прибыли в сей царственный Константинополь. Правил тогда ромейской державой [92] Лев Великий, тесть Зинона. 7 Он принял этих мужей ласково и достойно их благородного происхождения и дал им в столице подобающий кров и приют. 8 Властитель персидской державы, узнав, что они из родной страны ушли, а в сей царственный город пришли и милостиво там царем приняты, стал в письмах звать их назад, при этом высказывал им свое расположение и обещал вернуть отцовскую власть, но на деле старался заручиться покорностью своего народа. Они получили письма и раздумывали еще. как поступить, а один их слуга уже обо всем доложил и вручил послание царю. Когда же стало ясно, что, пригласив их, Перс не им власть, а себе покорность народа обеспечить хочет и не пойдет это на пользу ни тем людям, ни Ромейской державе, было предусмотрено не дать осуществиться плану персов. Вот почему предупредил царь возможность бегства, и были они под благовидным предлогом вместе с женами и детьми (их после у них похитили) переселены в македонский город Нику якобы, чтобы получили больше земли и свободы. Шло время и, когда мощь сарацин возросла, их амерамнун таким же образом попытался искусить потомков первых Аршакидов и в письмах позвал их вернуться к наследственной державе и власти. Но царю Ираклию сей замысел раскрыли, вручили письма, и понял царь, что послано было такое приглашение без их благоволения, а только ради укрепления власти зачинщиков сего дела (сарацины надеялись на любовь к древнему Аршаку и на то что, если заимеют у себя его потомков, легко привлекут и народ), и потому опять якобы для большей безопасности переселил их в Филиппы (тоже один из македонских городов). Но и оттуда он их перевел, на сей раз в Адрианополь, как бы для жизни и положения более достойных. Место пришлось им по душе, они составили собственное свое племя и колено, умножились числом, приобрели немало богатств, при этом блюли отчее благородство и сохраняли чистоту рода.

3. Позднее в царствование Константина и матери его Ирины 9 небезызвестный Маикт 10 (тоже потомок Аршака) явился в славный сей Константинополь то ли с посольством, то ли с каким другим делом, и там случилось ему встретиться с одним своим соплеменником по имени Лев. По внешности его и одежде понял Маикт, что перед ним человек не простой и не низкий, а знатный и благородный, завязал с ним разговор, услышал привычную и знакомую речь, а когда узнал про его род, и что Аршакиды живут все вместе в Адрианополе, предпочел ради добродетели мужа родине чужбину. Желая с ним породниться, он взял в жены одну из его дочерей, и от этого брака произошел отец героя моего повествования. Взрастили его на славу, дали прекрасное воспитание и образование, и, достигнув мужского возраста, он отличался телесным здоровьем, силой и был украшен всевозможными добродетелями, что побуждало многих искать родства с ним посредством брачных уз. Обитала тогда в Адрианополе одна благородная и скромная женщина, после смерти мужа проводившая в целомудрии вдовью жизнь (был слух и не столь уж неясный, что род свой она вела от Константина Великого), которую предпочел он всем другим, как... так и среди которых жили, и потому взял в жены ее дочь, отличную благородством, телесной красотой и стыдливостью. От них-то и произрос сей царственный корень Василий, 11 ведущий по отцу [93] свой род от Аршака, как уже говорилось. Мать же его была украшена родством с Константином Великим, а по другой линии могла гордиться сиятельностью Александра. 12 Родившийся у таких родителей Василий сразу явил многочисленные знаки грядущей славы. Когда начали расти у него первые волосы, вокруг его головы появилась багряная повязка, а на пеленках -пурпурная краска. 13

4. До сих пор род потомков Аршака, как бы сплоченный в своем колене (хотя благодаря брачным союзам он и смешивался с местными жителями), жил в Адрианополе. Но когда небезызвестный Крум, болгарский князь, 14 надругавшись над мирным договором с ромеями, разбил военный лагерь у Адрианополя, после долгой осады принудил к сдаче оставшийся без припасов город 15 и переселил всех его жителей вместе с архиереем города Мануилом в Болгарию, отправились в болгарскую землю вместе с остальными и родители Василия с сыном-еще младенцем в пеленках. 16 Этот удивительный архиерей и его народ хранили на чужбине незыблемой христианскую веру и обратили к истинной христовой вере многих болгар (этот народ еще не был обращен к благочестию) и повсюду сеяли семена христианского учения, отвращая скифов от варварских заблуждений и приводя их к свету богопознания. По этой причине воспылал на них гневом наследник Крума Мутрагон и, когда его попытка заставить их отречься от Христа не увенчалась успехом, предал после долгих пыток святейшего Мануила и многих уличенных вместе с ним мученической смерти. 17 Таким образом, сподобились славы мучеников многочисленные родственники Василия, так что и тут не лишен он величия. По посетил Бог народ свой и уготовил ему исход 18 (ибо не мог больше болгарский князь бороться с ромейским войском и снова склонился к покорности), и, когда собрался перед отправкой домой христианский народ у князя, тот заметил мальчика Василия, и видом благородного, и с улыбкой приятной, и резвого, привлек его к себе и дал ему удивительной величины яблоко. Мальчик простодушно и не смущаясь уселся на коленях князя и безыскусностью нрава выказал свое благородство. Это поразило князя, но вызвало тайную ярость его телохранителей. 19

5. И вот (подробности я опускаю) весь уведенный в плен христианский люд по милости божьей двинулся в родные места, а вместе со всеми шли и родители Василия, ведя любимого своего сына. Уже в младенческие годы случилось с ним чудо, предвестившее его грядущую судьбу, кое нельзя обойти молчанием. Как-то раз летом родители отправились на свое поле, чтобы присмотреть за жнецами и не дать им лениться; день разгорался, как бы наполнялась народом агора, 20 солнце стало сильнее припекать полдневными лучами, и они соорудили из снопов нечто вроде шалаша, в который и положили спать сына, дабы уберечь его от солнечного жара. Пока они занимались жнецами, слетел орел, уселся и распластанными крылами прикрыл сверху ребенка. Увидевшие это закричали, что погубит орел мальчика, и мать, как мать нежно любящая и чадолюбивая, бросилась к сыну. И хотя видела она, что орел лишь крылами своими старается устроить мальчику тень, нисколько не встревожился ее приближением и ласково на нее смотрел, ничего лучшего не придумала, как метнуть в него [94] камень. Орел поднялся и, как казалось, улетел. Когда же женщина вернулась к мужу и работникам, орел появился вновь и, как прежде, прикрыл ребенка от солнца. И снова крики увидевших, и мать у сына, и орел, спугнутый камнем, и возвращение матери к работникам. Но еще ясней пожелало явить провидение, что происходит такое не по самодвижению случая, а по божественному предсказанию, и в третий раз произошло то же самое: орел у мальчика, крики увидевших, мать у орла, и орел, нехотя и медленно улетающий. Так вот загодя всегда дает Бог знаки великих событий и свидетельства грядущего. И в последующие годы часто случалось то же самое, и нередко его спящего покрывал крылами орел. 21 Но тогда этому никто не придавал значения, ибо, прежде чем явны стали его добродетели, пусть и велики были их предвещания, они оставлялись без внимания и не замечались, и никому не приходило в голову, что может такое случиться в скромном и простом доме. 22 Впрочем, если я продолжу эти рассказы, люди могут сказать, что ничем не отличен я от льстеца, и подумают, будто я занимаю повествование такими историями по недостатку у Василия достоинств, и потому я опущу подобные вещи и детские его годы, поспешу продолжить свой рассказ и как от чего-то непохвального откажусь от ненасытного своего желания хвалить его.

6. Мальчик был взращен отцом и его одного имел и в делах руководителем и в речах наставителем, воспитателем и учителем во всем достохвальном и добром, и не нуждался он, подобно Ахиллу, ни в получеловеке Хироне, ни в законодателе Ликурге, ни в Солоне, ни в каком иноземном и чужестранном обучении, но одним лишь родителем был воспитан в совершенных достоинствах: благочестии и богопочитании, послушании и страхе перед отцом и матерью, уважении к старшим, истинной благожелательности к сверстникам и землякам, покорности властителям и жалости к беднякам. Он ярко воссиял всеми добродетелями, смолоду был целомудрен и мужествен, возлюбил и высоко почитал справедливость, соединенную с разумом, и ни в чем не возносился над людьми скромными. Потому и досталась ему всеобщая благосклонность, и всем он был мил и желанен.

7. Когда миновал он детский возраст и достиг отроческого, и настало время приступить к мужеским занятиям, родимый его отец оставил жизнь и отошел в иной мир, а горе и плач, как должно, ворвались в его дом. Мать постигло вдовство, а сего несравненного юношу сиротство и все печали и горести, и потоком нахлынули на него во множестве заботы об устроении жизни. Ибо перешло к нему все попечение о доме и радение о матери и сестрах. А поскольку труд на земле приносил ему доходы малые и ничтожные, решил он отправиться в царственный город, выказать там свои добродетели, дабы с их помощью добыть средства для себя и близких своих и оказать им многополезное покровительство и заступничество. Ведь знал он, что в городах больших и особенно царственных в почете натуры одаренные и люди в чем-либо выдающиеся бывают отмечены достойнейшей судьбой, а в городах безвестных и ничтожных, как в деревенской глуши, скрываются во мраке и гибнут добродетели, которые, не привлекая внимания и не вызывая восхищения, сами по себе блекнут и угасают. Вот почему почитал он полезным и нужным переселиться в столицу, но его удерживала [95] и не пускала любовь к матери и желание облегчить ее страдания, ибо надеялась она на поддержку в старости и рассчитывала на его услуги и помощь в насущных делах.

8. Но положено было, чтобы одолел божий суд и чтобы Василий шаг за шагом ступал по пути, ему предназначенному, и видения во сне убеждают мать не мешать сыну, уступить его стремлению в столицу и, больше того, самой поощрить и направить его в царственный город, дабы явил он там луг души своей 23 и достоинства благородного ума. Ибо привиделся матери как-то сон, будто произросло из нее огромное древо (так и мать Кира видела виноград) 24 и стоит оно у ее дома, цветами изобильное, от плодов отяжелелое, огромный ствол его от земли золотой, а ветви и листья золоченые. 25 Она рассказала о сне одному близкому человеку, в таких делах сведущему и понимающему, и услышала в ответ, что ее сына ждет славная и великая доля. Вскоре привиделся ей и другой сон: некий старец, из уст которого вырывалось пламя, внятно сказал ей, что сын твой возлюбленный, получит от Бога скипетр ромейского царства, а ты вели ему отправиться в Константинополь. Возликовав от этой радостной вести и наполнившись радостью, пала она ниц пред старцем и спросила его: "Кто ты, мой господин, не погнушавшийся явиться перед рабою твоей и принесший столь приятную благовесть?" А он на это: "Илья я Фесвит", 26- и скрылся из виду. Окрыленная и вдохновленная сим добрым видением, а вернее сказать, божественным откровением, она проснулась и принялась горячо уговаривать и побуждать сына идти в царственный город и как мать увещевала и призывала его хранить в душе страх божий, всегда помнить, что око провидения надзирает над всеми его деяниями и помыслами, дабы не сотворил он ничего недостойного сего надзора, но подобающим поведением выказал свои добродетели и ни в чем не позорил благодства предков.

9. И покинул он фракийскую Македонию и отправился в первый среди всех городов, дабы прибиться к кому-нибудь из людей могущественных и знатных, отдать и представить ему себя в услужение и рабство. Он проделал путь до царственного города, очутился у Золотых Ворот, вошел в них на исходе дня, приблизился к расположенному рядом монастырю святого мученика Диомида 27 и, усталый с дороги, незаметно примостившись на ступеньках перед воротами, устроился отдыхать. В первую стражу ночи игумену монастыря привиделся во сне мученик Диомид, приказавший ему выйти к воротам, назвать Василия по имени и, если откликнется тот на его зов, привести в монастырь, позаботиться о нем, побеспокоиться о пище, крове, одеждах, дать и сделать ему все нужное, ибо помазан тот Богом на царство, отстроит и увеличит сей монастырь. Игумен счел видение пустым воображением и фантазией ума, не обратил на него внимания, но, когда заснул снова, во второй раз увидел и услышал то же самое. Сонный и вялый, не успел он еще прийти в себя, как и в третий раз увидел мученика, который уже не ласково и не весело увещевал, а сурово повелевал и готов был, казалось, пустить в дело плеть, если тот не подчинится его приказу. Только тогда, с трудом придя в себя и отогнав от глаз сон, схожий со смертью, 28 игумен отправился к воротам и, по велению мученика, назвал по имени: "Василий". Тот сразу отозвался: "Я тут, что, господин, [96] велишь ты рабу своему?" 29 Игумен ввел его в монастырь и, поскольку был Василий грязен, запылен и с лицом, обожженным солнцем, выказал должную о нем заботу и попечение и отнесся к нему с великим человеколюбием. 30 Потом, велев блюсти тайну и никому ничего ввиду возможной опасности не выдавать, он сообщил Василию о пророчестве мученика и наказал помнить о нем, когда покинет монастырь. А тот, казалось, ничего не понимал, ибо это было выше его разумения, и со своей стороны попросил, чтобы отдали его стараниями игумена в услужение какому-нибудь видному человеку. Игумен согласился с готовностью. Сей монастырь любил и часто по-дружески посещал родственник царя Михаила и кесаря Варды (звали его уменьшительным именем Феофилица), по прозвищу Педевомен. 31 Ему-то и представил игумен Василия. Сей Феофилик был человеком кичливым и не лишенным высокомерия, но страсть имел собирать вокруг себя доблестных, красивых и рослых мужей, отличных мужеством и телесной силой, коими он гордился и чванился (их легко можно было узнать по шелковым плащам и прочим богатым одеждам). 32 К ним-то и сопричислил Феофил новичка-юного Василия, и поскольку тот совершенно явно превосходил остальных и тела силой и души мужеством, сделал его своим протостратором. С каждым днем любил он его все больше и не переставал поражаться достоинствами юноши, ибо был Василий и в деле храбр, и душой рассудителен, и в исполнении любых его приказов скор и ревностен. [98]

10. Мать же Василия, непрерывно горестно о нем стенающая, страдающая и печалящаяся, что не знает она, каково сыну ее на чужбине, снова видит во сне большое древо, кипарису подобное, на ее дворе стоящее, золотыми листьями усеянное, со стволом и ветвями золотыми, на верхушке коего восседал ее сын Василий. Проснувшись, она на следующий день рассказала о видении одной благочестивой женщине, что подобно известной Анне, 33 дни и ночи не отлучалась из божьего храма и время проводила в постах и молитвах. А та увещевала ее радоваться за сына и, толкуя сон, ответила, что по его свидетельству быть твоему сыну ромейским царем. Когда ко всем прежним получила мать и этот знак, она перестала печалиться и горевать о сыне, но питала себя надеждами и восцвела в ожидании божьей помощи.

11. Как раз в то время царь Михаил и кесарь Варда отправили хозяина Василия Феофила по какой-то казенной службе в Пелопоннес. 34 При нем находился и Василий, исполнявший предназначенную ему службу. Оказавшись в ахейских Патрах, упомянутый Феофил зашел помолиться в храм первозванного апостола Андрея. Василий же, занятый как и обычно своим делом, вместе с Феофилом в храм не пошел, а явился туда позднее, один, дабы воздать апостолу подобающую честь. Некий же монах, находившийся в храме апостола и проводивший там почти все время, увидев входившего Феофила, со своего места не поднялся, не благословил и даже словом его не удостоил: ни свита Феофила, ни его вельможность не произвели на монаха никакого впечатления. Когда же позже в храм вошел Василий, монах встал, будто перед человеком высшим, и произнес славословия, подобающие царю. Какие-то люди, присутствовавшие тогда в храме и все видевшие и слышавшие, донесли о случившемся жившей в тех местах весьма богатой и знатной женщине, по мужу своему называемой Данилидой. 35 А та на опыте знала, что осенен монах пророческим даром, и потому не оставила без внимания сообщения, но позвала монаха и принялась его бранить: "Немало времени знаешь ты меня, духовный отец, и известно тебе, сколь выше я многих здесь, что первая я и главная в сей округе, но никогда при моем появлении ты не поднялся и не благословил меня, и не оказал такой чести ни сыну моему, ни внуку, почему же, увидев человека низкого и чужеземца, никому не известного, ты встал и почтил его словно царя?" А сей благочестивый монах ей на это ответил, что неверно думаешь ты, будто увидел я человека заурядного, нет, увидел я великого царя ромеев, помазанника христова, а потому встал и славословил, ибо сподобившемуся чести от Бога полагается и людская честь. Когда же господин Василия, проведя какое-то время в тех краях, исполнил порученную ему казенную службу и собрался вернуться в царственный город, Василий был постигнут телесным недугом и вынужден был там остаться. За ним как полагается ухаживали и, справившись с болезнью, он тоже приготовился к обратному пути. И вот упомянутая женщина Данилида зазвала Василия к себе, удостоила многих и великих милостей и весьма разумно и предусмотрительно бросила семена в добрую почву, дабы в подходящее время снять обильный урожай. А дала она ему и золота много, и тридцать рабов в услужение, и множество богатств одеждами и всякими другими ценностями, [98] а взамен попросила сначала лишь заключить узы духовного братства с сыном ее Иоанном. 36 Василий стал было отказываться, поскольку де недостоин этого, ибо она-женщина знатная, а он по видимости ничтожен. Но Данилида просила все настойчивей, и он это сделал. Тогда она осмелилась и на большее и открыто сказала ему, что ты в великой чести у Бога и хочет он тебя возвысить, и ничего другого я не прошу и не требую от тебя, только возлюби и жалей нас. А он, сколь возможно, обещал ей, если будет такое, сделать ее госпожой всей той земли. И ушел он оттуда и направился в царственный город к своему господину. А на деньги, от нее полученные, купил он после возвращения обширные владения в Македонии и родным своим обеспечил достаток и сам богат стал не только добродетелями, но деньгами и владениями. Тем не менее он остался со своим господином и служил ему.

12. В один из дней патрикий и доместик схол Антигон соорудил и приготовил в царских покоях, что во дворе, ближайшем к дворцу, роскошный пир, пригласив своего отца Варду в распорядители и сотрапезники. Кесарь взял с собой высшие чины синклита, своих людей и близких и отправился на пир, прихватив также друзей из Болгарии, которые по обычаю своему в то время находились в царственном городе. Присутствовал на угощении и господин Василия Феофил (как родственник кесаря), а также патрикий Константин, 37 отец нашего логофета дрома, мудрого философа и совершенно неподкупного патрикия Фомы. Среди этих болгар, людей чванливых и постоянно хвастающих, был и один болгарин, бахвалившийся телесной силой, отменный борец, которого до тех пор не сумел одолеть почти ни один соперник. Трезво к нему отнестись болгарам было невозможно, и они гордились им сверх всякой меры. Питие продолжалось, веселое застолье шло полным ходом, когда этот крошка Феофил сказал кесарю, что есть тут у меня один человек, который, если только прикажешь, поборется со знаменитым этим болгарином. Ибо великий будет позор ромеям, и уж никто не вынесет хвастовства болгар, если вернется он на родину, так никем и не побежденный. Кесарь велел тому и быть, и упомянутый уже патрикий Константин (он тоже вел род свой из Армении и потому весьма дружески относился к Василию), увидев, что пол на месте будущей схватки мокрый, и убоявшись, как бы Василий не поскользнулся, попросил кесаря распорядиться насыпать опилок. Так и сделали, и Василий, набросившись на болгарина, обхватил его, сжал, поднял над столом и с легкостью отшвырнул, будто безжизненную легкую охапку сена или невесомый клок сухой шерсти. После этого все до единого принялись хвалить и восхищаться Василием, да и сами болгары были поражены и буквально онемели от столь великой силы и проворства Василия, и с того дня слава его начала распространяться по всему городу, имя его было у всех на устах, и он стал предметом всеобщего восхищения.

13. Был у царя Михаила конь, норовистый, буйный, неукротимый и непокорный. Добрый и породистый, он отличался и поражал всех своей статью, красотой и быстротой бега, и если случалось ему освободиться от привязи или как-нибудь иначе вырваться на свободу, то снова в руки не давался, и конюшим доставляло немало труда его поймать. Как-то [100] раз царь отправился на охоту и, сидя на этом коне, собственноручно поразил палицей зайца. Обрадованный царь тотчас соскочил на землю, чтобы убить зайца, а оставленный на свободе конь ускакал. Тут сбежалось множество людей, главные конюшни, манглавиты и их люди засуетились, но поймать коня никто не мог, и в конце концов разгневанный царь приказал, если коня остановят, подрубить ему задние ноги. Оказавшийся рядом кесарь Варда стал просить царя не губить понапрасну такое добро только из-за одного этого зла. А Василий, стоявший рядом со своим господином, спросил, не навлеку ли я на себя гнева царя, если догоню лошадь и со своего коня перепрыгну на спину царского, ведь он украшен царскими бляхами. 38 Царю об этом доложили, и, когда он велел тому и быть, Василий легко и ловко все совершил. 39 Царь видел происходящее, ему понравились соединенная с мужеством ловкость и ум Василия, и он тут же забрал его у Феофилицы и зачислил в царские страторы. 40 Видя, насколько Василий во всех отношениях превосходит остальных, царь отличал и любил его. Поэтому Василий часто являлся перед очами его и был возведен в должность протостратора.

14. Через некоторое время был назначен охотничий выезд в так называемый Филопатий; согласно правилам перед царем скакал протостратор с царской палицей на поясе, которую обычно именуют вардукием. От шума, поднятого участниками охоты, из лесной чаши выскочил огромный волк, который привел в ужас и напугал почти всех. Василий бросился на зверя и, метнув сзади царский вардукий, угодил волку прямо в голову и рассек ее пополам. Кесарь, следовавший по обычаю за царем и видевший все случившееся, сказал тогда ехавшим с ним близким и знакомцам, что станет, как думаю, сей человек погибелью всего рода нашего. Ибо намекал кесарь на удачливость и везение Василия во всем и проистекающее отсюда расположение к нему царя. Но не только это. Как рассказывают, услышал он от первого тогда знатока всех наук Льва, 41 которого часто расспрашивал о таких вещах, что прежде всего вижу я погибель вашего рода в некоем юноше. А позже, когда был Василий уже на виду, Лев, указывая на него пальцем, сказал кесарю, что это тот самый, о ком я говорил и кто должен стать вашим преемником. С тех пор кесарь постоянно подозревал и строил козни Василию, хотя и не в силах был отвратить исполнения неотвратной божественной воли. Ибо предназначенное не столь неожиданно, сколь всегда неизбежно. Все это, хотя и отступление, но рассказу не стороннее.

15. Страстный охотник, царь вскоре вновь отправился ради охоты и небольшой прогулки в место под названием Армаментарий, 42 после этого устроен был в тесном кругу пир, за столом которого царь восседал вместе с матерью своей Феодорой, своими родственниками и ближайшими из синклита. Позвал туда по царскому приказу и протостратора, когда же тот уселся, царица принялась неотрывно на него смотреть и взирать, внимательно его оглядывать и изучать. Обнаружив же на нем какую-то примету, она лишилась чувств, так что пришлось обрызгать ей лицо водой и с трудом приводить в сознание розовыми каплями, что... присутствовавшие удалились. Когда же она оправилась от обморока и пришла [100] в себя, ее сын и царь стал допытываться, что с ней случилось и отчего возникла эта внезапная слабость. А она, едва справившись с душевным смятением, сказала, что человек, который, как слышала я от твоего отца, о сын и господин мой, погубит наш род, и есть тот, кого зовешь ты Василием, ибо отмечен он знаками, кои, по словам твоего отца, должны быть у нашего преемника. Все это дошло до моего сознания, воочию представила я себе нашу гибель и, потрясенная, лишилась чувств. А царь, отгоняя от матери страх, возвращая ее к действительности и утешая, сказал: "Неверно рассудила ты, мать, человек он простой и совсем незаметный, у него только силы, как у древнего Самсона, а более ничего. Он в наше время вроде нового Енака или Нимрода. 43 Не имей страха к нему и не питай никаких дурных подозрений". Вот так хранимый богом Василий избежал в тот раз надвигавшегося на него вала.

16. Был в то время у царя паракимоменом евнух патрикий Дамиан, славянин родом, который из страстной преданности царю нередко доносил ему на разных людей, что де не должным образом распоряжаются они делами, а особенно же на дядю его кесаря Варду, который мол забрал себе слишком много власти, часто выходит за пределы положенного. Он извращал иные из кесарских распоряжений, внушая царю, что дела обстоят иначе. Вот почему кесарь, слушаясь советов и наставлений друзей и близких своих, ополчился на Дамиана, многократно клеветал на него царю и, постаравшись составить убедительные обвинения, переменил настроение царя, отвратил его от благоволения к Дамиану и даже убедил сместить того с должности. И вот Дамиан получил отставку, [101] а должность его какое-то время оставалась свободной. Но когда направляет провидение события по своей воле, бездействует ум и бессильно со всеми своими ухищрениями коварство. Ибо хотя кесарь и многие другие уговаривали царя и втайне старались возвести в эту должность то одного, то другого, тот вопреки всем их надеждам вскоре назначил паракимоменом Василия, которого он к тому же сделал патрикием и женил на чуть ли не самой прекрасной, самой красивой и скромной из всех благороднорожденных женщин, дочери всем тогда известного и прославленного за свое благородство и ум Нигера. 44 Когда это случилось, и любовь царя к Василию росла с каждым днем, кесарь, видя это, терзаясь завистью и опасаясь за будущее, нередко ругал и попрекал тех, кто советовал и побуждал его клеветать на Дамиана, называл их глупцами и дурными советчиками, которым, говорил он, "я поверил вопреки здравому смыслу и, прогнав лису, накликал льва, чтобы он всех нас пожрал и проглотил".

17. Во время похода царя Михаила и его дяди кесаря Варды на Крит кесарь с самого начала держался весьма самоуверенно, в приказах своих превышал власть, и потому ежедневно шли на него беспрерывные и нескончаемые доносы царю Михаилу. По прибытии в Кипы (на фракисийском берегу у Меандра) то ли по случайности, то ли по умыслу установили царский шатер, то бишь палатку, в месте плоском и низком, а кесарский, напротив, на высоком и заметном, и вот давние враги и ненавистники кесаря, воспользовавшись благовидным предлогом, [осыпали его [102] обвинениями], 45 что де он насмехается и уже открыто издевается над царем, коли помимо всего прочего ищет для себя чести в том, чтобы шатер самодержца выглядел незаметным и скромным, а его собственный- роскошным и видным. Послушавшись их, царь стал злоумышлять против кесаря, строил планы и вынашивал намерения его убить. Но не мог царь открыто обвинить или обличить кесаря, поскольку был тот чуть ли не равного с ним достоинства и к власти сопричастен 46 (царь опасался всех его сторонников, товарищей и сообщников, ибо все начальники и стратиги преданны были кесарю и почитали его более, нежели царя, ведь кесарь лучше него разбирался в делах и все умел переиначить по своей воле), а особенно потому, что сын кесаря анфипат и патрикий Антигон был в то время доместиком царских схол. Впрочем, и у царя оказалось немало сообщников, обещавших осуществить убийство. Наутро кесарь, как и обычно (хотя и являлись ему дурные знамения), пришел в царскую палатку, дабы обсудить ближайшие планы, и царь, сочтя случай удобным для убийства, кивком велел патрикию Симватию, в то время логофету дрома (муж дочери кесаря, он был посвящен в замыслы царя против тестя), пойти и привести тех, кто обязался умертвить кесаря. Тот вышел и подал условный знак, а был это знак креста, коим осенил он лик свой, но малодушные люди струсили и перед самим ужасным сим деянием, не вынеся тяжести ноши, обессилили, произошла заминка, царь находился в растерянности, а когда от одного из царских спальников узнал, что они боятся, трусят и откладывают дело (а вернее истинное дерзновение ума и отважного, мужественного сердца), послал одного из находившихся там верных своих людей к патрикию и паракимомену Василию и с тревогой сообщил ему, что "если не медля не вселишь ты мужества в людей, отобранных для дела, и не заставишь их взяться за мечи, я хорошо знаю, не миновать мне смерти от кесаря, ибо не укроется от него мой умысел, а вы заслужите славу моих палачей и убийц". Услышал такое Василий, и смятение охватило его, как бы не случилось чего с царем, и быстро, превратил он трусов в храбрецов, боязливых-в отважных и побудил, покориться воле царя. И когда, будто гневом наполнившись, разом ворвались они в царскую палатку, понял кесарь, что по его душу явилась, эта толпа, вскочил с места и обвил царские колена. Оттащили убийцы кесаря и зарубили у самых ног царевых. И случилось это двадцать первого апреля четырнадцатого индикта. 47 Царь тотчас распустил войско и вернулся в царственный город.

18. Провидение искусно вело Василия к поставленной цели, и сразу, после возвращения из похода царь усыновляет его 48 (своего потомства у него не было) и удостаивает светлейшего титула магистра. А логофет Симватий, исходя завистью и не в силах наблюдать, как ежечасно обретает его соперник немалые милости, отказывается от прежней своей, службы, будто не может он жить в царственном городе, и просит назначить его стратигом ионийцев, то есть Фракисиев. Но не выполнил царь, его просьбы и назначил в эту фему другого стратига. Минуло немного времени, и пришли в смешение государственный дела, заколебалась держава и искала себе правителя, ибо к чему угодно пригоден был царь, но [103] заниматься как должно государственными делами не умел (прежде многого не замечалось, ибо разделявший с ним власть кесарь всегда распоряжался чем надо, и на него возложены были дела и все заботы мирского правления), и вот поднялся на царя ропот, началось недовольство и синклита, и гражданского сословия, и чуть ли не всех к управлению причастных и делами занимающихся, а к тому же еще и войска и всего городского люда. Царь об этом узнал от своих ближайших, на какое-то мгновенье с трудом отрезвел, осознал не только собственное легкомыслие и нерадение к общему благу, но и неспособность и непригодность и, опасаясь восстания и возмущения толпы, решил с кем-нибудь разделить и власть и дела. А поскольку незадолго до того он усыновил Василия и знал, что тот многих превосходит не только мужеством, по и умом, что способен он запять пустующее место кормчего мирского корабля и что к тому и ведет его божественное провидение, царь укрепил свой ум в мысли провозгласить Василия царем. 49 И не без божьего содействия в совете и деле в самый день святой пятидесятницы, когда сошел Святой дух на учеников Христа и Бога нашего, рукой царствовавшего тогда Михаила, судом и велением вечно царствующего Христа в прекрасном и славном храме божественной мудрости венчается Василий царским венцом. И случилось это двадцать шестого мая четырнадцатого ромейского индикта. 50

19. Когда об этом узнал Симватий, живший в доставшейся ему стратигиде, не смог он по человеческой своей природе вынести точившую его зависть, но вместе с таким же как и он безумцем, известным патрикием Пиганом, правителем стратигиды Опсикий, склонился к бунту и в безумии своем решил учинить мятеж. Подговорив подчиненные им войска, они приступили к делу, и Михаила стали славить как царя (таким образом хотели они возбудить толпу и показать, что кулак мятежа поднят не на самодержца) и бесславили Василия, осыпая его тысячами поношений. Летом 51 они клокотали в своих безумствах, выжгли поля многих столичных вельмож, захватили в гаванях и спалили немало кораблей, отплывающих в столицу, а как пришла зима, войско рассеялось, их же сообщники понемногу и незаметно разбежались. Видя это, попытались обрести спасение в бегстве и сами зачинщики. Симватий скрылся в крепости Платея Петра, а Пиган обосновался в Котисе. Но ничего у них из этого замысла не вышло: царевый отряд схватил их и в оковах доставил к императору. А застали они его в палатах св. Мамы, где тот тогда пребывал. Увидев пленников, царь принялся бранить и порицать их за безумство и непокорность и поначалу велел подвергнуть жестокому бичеванию, а потом обрек полагающейся по закону каре: Симватия лишили обоих глаз и одной руки и отправили в ссылку, Пигану же тоже вырвали глаза, мечом отрубили нос и тоже отправили в изгнание. 52 Когда же единодержавную власть получил благородный царь Василий, он вернул их обоих из ссылки и даровал им все то, чем владели они до изгнания, при этом не выказал даже тени злопамятства, часто разделял с ними трапезу, утешал речами, и благодетельствуя делами, помогал легче переносить страдания, причиненные их собственным безумием. [104]

Но все это было позже. Тогда же исполнилось данное за триста пятьдесят лет до того пророчество и прорицание Исаака, великого провидца из иереев и монахов, который и сам вел род от Аршакидов и узнал из видения, что именно через такое время взойдет на ромейский престол один из потомков Аршака. 53 И случилось такое по мольбам людей вельможных и простого народа, а также войска и военачальников и всех жителей всех земель и всех городов державы. Ибо все они молились, чтобы пришел к власти человек, вкусивший низкой судьбы, который бы знал, как мнут бока беднякам сильные мира сего, как без всякого на то права обирают их, как восстают смиренные и попадают в рабство к своим соплеменникам, а всего этого с лихвой хватало в царствование Михаила, 54 ибо на что угодно способен был царь, но на подобные вещи не хотел обращать внимания.

20. Более того, раз уж я заговорил об этом, надо, полагаю, повременить немного с историей царя Василия и, вернувшись назад, как можно короче поведать, какую жизнь вел царь Михаил, каковы были его забавы и на кого тратил он время, все свои силы и казенные деньги, дабы мог каждый желающий отсюда заключить, что пришел Василий к власти по ясному приговору божьего суда (ибо не могли дольше дела оставаться в прежнем состоянии) и что после всего этого сам Михаил заточил меч против себя, сам укрепил десницы своих губителей и сам побудил их к убийству. Настолько позабыл он о долге, настолько в вакхическом своем безумии устремился ко всяческому беззаконию, так измывался над божественным, надругался над законами государства и природы. Собрав вокруг себя нечестивую компанию распутных, мерзких и отвратительных людей и оскорбляя священство царского величия, этот несчастный целые дни занимался пирушками, пьянками, любовным беспутством, срамными рассказами, а также возницами, лошадьми, колесницами и происходящими от них безумством и сумасбродством. И ради таких-то людей он безжалостно опустошал государственную казну! А что самое страшное, он издевался и выставлял на посмешище сами символы нашей веры, творя из окружавших его шутов и мимов некие подобия священнослужителей, и делал это для издевки, поношения и срама. 55 Расскажу лишь о немногом, дабы из этого малого вы заключили об остальном.

21. Что был он возничим и управлял колесницей, на которой восседал в платье возничего, состязался с соперниками в двойном забеге и в царственном городе, и во дворце, и за их пределами в царском обиталище мученика Мамы, что потратил на это громадные деньги, расходовал на зрелища войсковые средства, что утекало ромейское богатство от воинских полков на театральные игрища и болтовню, что расточались царские сокровища безмерно и беспутно на беспутные и нечестивые попойки и любовные забавы, всем хорошо известно, и говорить об этом я не буду. А вот как измывался он над божественным, как выбрал патриарха из числа своих мерзких и гнусных мужебаб, из них же назначил одиннадцать митрополитов, как бы дополнив собой это число до двенадцати, об этом я расскажу. Он провозгласил патриархом этого мерзейшего и проклятого Грила, украсил его богатыми шитыми золотом священническими одеждами, [105] возложил на него омофор, 56 из этого сборища своих единомышленников одиннадцать возвел, как говорилось, в ранг митрополитов, себя же, двенадцатого, назначил архиепископом Колонии; каждому из них велел он под святыми одеяниями спрятать кифару, тихо наигрывать на ней и таким образом, паясничая и святотатствуя, совершал с ними священные таинства и службы, мерзейший вместе с мерзкими, проклятый вместе с нечестивыми. Когда творилась тайная молитва, вторили тихо ей кифары, когда же приходило время говорить священнику или пароду ему ответствовать, они сильней ударяли плектром по струнам, кифары звучали громче и слышалась отчетливая мелодия. В священные сосуды, украшенные драгоценными камнями и блеском жемчугов, изготовленные из серебра и золота, часто служащие для священных таинств, они помещали горчицу и уксус и с громким хохотом, срамными словами и отвратительным мерзким кривлянием передавали себе подобным. Хватит об этом.

22. Когда как-то раз святейший патриарх Игнатий со всем своим клиром и свитой устроил процессию с молитвословием, которая вышла за город и в обычном порядке, исполняя священные гимны, направилась к одному божьему храму, случилось так, что навстречу ему верхом на осле выехал облаченный в священнические одежды нечестивец и язычник, царский бунтариарх 57 Грил вместе с нечестивейшими своими митрополитами, со всем своим балаганом, хором и сатировым строем. Ломаясь как на сцене, они горланили песни, не лучшие, чем их дела. Подъехав ближе, они вскинули на плечи свои плащи, еще сильней ударили по струнам кифар и под священную мелодию принялись в такт выкрикивать похабные слова и песни. При этом они плясали и били в кимвалы, будто на Пановых или сатировых оргиях, дразнили иереев и патриарха самозванцами и двигались в этом гаме и сраме. Божий патриарх, спросив и выяснив, кто они, от кого и по какому поводу собрались, разразился стенаниями, горько оплакал их главу и зачинщика и со слезами на глазах вознес Богу мольбы положить конец этим поношениям и наглости и рассеять по аду нечестивцев, дабы не оскорблялось благочестие и не осмеивались таинства и святыни. Затем с пением положенных молитв он продолжил путь.

23. В другой раз этот безумный и сумасбродный царь придумал ради поношения славного патриарха Игнатия и измывательства над собственной матерью следующее представление. Он воссел в светлейшем Хрисотриклинии на царский трон, усадил рядом с собой под видом истинного патриарха мерзейшего Грила в священных одеждах, 58 велел ему прикрыть свою поганую бороду головным покровом и начал воздавать почести как божьему патриарху. Потом через одного своего евнуха- спальничего сообщил матери, что де святейший патриах Игнатий восседает здесь со мной и если хочешь сподобиться его благословения, приходи и вместе со мной его получишь. Эта благочестивая и благопочтенная женщина, питающая к тому же великую любовь и горячую веру в священнейшего Игнатия, услышав такое, поспешно явилась и, не смея от скромности поднять глаз (ни о чем дурном и подозрительном она не думала и никакого подвоха не ожидала), припала к ногам этого святого, как ей казалось, [106] иерея и просила помолиться за нее. А этот трижды негодяй немного приподнялся с кресла и, обратившись к ней спиной и испуская из мерзкого своего нутра ослиный звук, сказал: "Дабы не говорила ты, госпожа, будто и в этом не почтил я тебя". Царь рассмеялся, этот язычник из язычников захохотал во все горло, и они принялись болтать друг с другом, а вернее, в бессмыслии своем нести всякую околесицу. Царица распознала обман и розыгрыш, горько оплакала случившееся, осыпала сына проклятиями и в конце концов сказала ему, что смотри, злое чадо, отвел от тебя Бог руку свою, и дан тебе жалкий ум, дабы творил ты всякие несуразицы. Рекла она такие слова и удалилась, плакала и рвала на себе волосы. Таковы были выходки благородного царя, такое почтение и уважение питал он к вещам божественным и мужам священным.

24. Такое и много всего еще худшего творилось ежедневно на всем протяжении его царствования, ибо не изменил царь своих привычек даже после приближения и возвышения Василия. Видя и слыша все это, Василий терзался, мучился и проклинал свою жизнь. Стремясь оказать царю всю возможную помощь и не упустить ничего, служащего его исправлению, он прежде всего с помощью третьих лиц попытался отвратить царя от дурного поведения и вернуть его на праведную стезю, а потом как-то из благородства мыслей и намерений и сам осмелился увещевать царя и сколь возможно попытаться удержать его от бесчинств и со смиренным и униженным видом сказать ему: "О царь мой и господин, было бы только справедливым, если бы я, сподобившийся от тебя стольких даров и благодеяний, наставил тебя в должном, посоветовал наилучшее, напомнил о полезном и спасительном. Знай, господин, ненавидят нас, ненавидят (он и себя к нему ради беспристрастности прибавил, хотя ни в одной из его нелепых проделок не участвовал) и проклинает нас и народ весь, и сенат, и божьи иереи, и все нас поносят и ругают. Людской суд для нас ничто, а вот божьего гнева, пока не испытали его на себе, надо бояться". Так он говорил, но только сеял зерно на камни, 59 взывал к морю и пытался отмыть добела эфиопа. Так укоренилось в этом человеке зло, так глух он был ко всякому спасительному слову, и заткнул уши, как аспид, от заклинаний. 60 Царь не только не переменился к лучшему, но возненавидел и отвернулся от Василия, вместе с пьяной свитой своей принялся поносить и измываться над его речами. Сначала он лишь слегка проявил свою враждебность, а потом выказал ее яснее. Злодеи и мерзавцы из царского окружения это поняли, ополчились и рядами двинулись на Василия, стараясь правдоподобней оклеветать его, при этом его скромность именовали самомнением, отказ разделить их развлечения называли враждебностью, а нежелание вместе грешить- презрением. "Как может он говорить, будто любит тебя,-втолковывали они царю,-если не радуется радостям твоим и вместе с нами не старается доставить тебе удовольствие". Все больше склонялся к ним царь, верил им и уже подумывал об убийстве Василия, искал благовидный предлог, но не сумел найти. И до такого царь дошел безумства, что замыслил тайное убийство и кое-кому из своей преступной своры, коей доверял во всем, приказал, когда пойдут на охоту, сделать вид, будто целят в зверя, а метнуть копье в [107] Василия и так вот прикончить его. Рассказывают, один из них это и сделал, метнул копье, но промахнулся, пролетел дротик мимо Василия и воткнулся в землю. Конь же этого человека, закусив удила, вдруг увлек всадника к круче и сбросил его в пропасть, там и нашел он от падения свою смерть. И тогда, постигнутый бесполезным раскаянием, как говорят, царь велел своим сообщникам не сметь поднимать руку на безвинного, коли только не пожелают навлечь на себя ту же погибель. И призвал он к себе одного благочестивца и среди многих других преступлений и злодейств признался и исповедовался ему и в этом.

25. Царь больше не мог уже выдумать ни предлога, ни способа, как погубить Василия, и принял другое беззаконное и мерзкое решение: решил приобщить к царской власти некоего человека, Василикина по прозвищу, тоже одного из их гнусной компании, ничтожного и отвратительного скопца и забулдыгу 61 родом из Никомидии, единокровного брата Константина Капногена (это тот, что дважды затем исполнял обязанности эпарха), тогда он состоял в числе гребцов царской триеры. Вот этого-то отвратительного Василикина обрядил он однажды в прославленную царскую багряницу, завидный и дивный венец, золототканный плащ, пурпурные, все в драгоценных камнях сапожки и другие принадлежности царской власти, вывел его к синклиту, держа за руку и поддерживая (как некогда тот самый Нерон знаменитого Эрота) 62 и произнес такие слова:

Смотрите все, восхищайтесь,
Не ему ли царем быть пристало?
И вид, достойный владыки,
И венец для него будто создан:
Все говорит нам о власти,
И не лучше ли мне его сделать царем вместо Василия?

Услышав и увидев такое, все, кто оказался тогда во дворце, остолбенели, пораженные затмением ума и безумным безрассудством царя. 63 Таков был этот помешанный и невменяемый человек, совершенно забывший о своем призвании и долге из-за неумеренного пьянства, распутства и беззакония.

26. В пьянстве черпал он не только негу, кротость, мягкость, свободу, слабость и мятежность дарующего радость Диониса, коему хотел и стремился подражать, но и, как в сыроядном этом боге, было в нем нечто от эриний и титанов, и нередко его всенощные комедии кончались трагедиями несчастий, ибо обезумевший от пьянства и своей счастливой судьбы, он пускался во всякие беззакония и нечестие. Упившись же несмешанным вином и окончательно опьянев, он полностью терял разум, принимался за убийства, чудовищные пытки и казни безвинных людей и, рассказывают, приказывал слугам своим: того-то схватите и отдайте палачу, тому-то вырвите глаза, а тому-то отрубите руки и ноги. Этот пусть поплатится головой, а того надо сжечь живьем. Слуги хватали их и заключали в тюрьму, но наказаниям не подвергали, ибо знали, что не в своем уме был царь, вынося такие приговоры. Но нередко, если [108] попадался человек, к которому они питали не дружбу, а вражду, то пользовались царским повелением и вершили суд над невинно осужденным. Потом спальники укладывали Михаила, жалкого и несчастного, не ведающего, на каком свете он находится, на царское ложе, и предавали его, словно раба, сну-смерти подобному. А наутро, когда сон немного выветривал из его головы густой мрак и винные испарения, он вставал, ничего не помня о случившемся вечером, и нередко искал тех, кого приговорил и осудил на смерть в опьянении, а узнав от свиты и слуг, на что обрек их вечером, раскаивался и плакал. Порой тех, кого он искал, находили, но порой бесполезным оказывалось его раскаяние в нечестивых делах, ибо приговоренные были уже казнены. Но вот снова наступал вечер, опять до глубокой ночи затягивалась попойка, вместе со всеми этими мерзкими речами и делами. Какой человек, будь он с каменным сердцем или совершенно бесчувственный, видя и слыша такое, не возгорелся бы гневом, не ощутил в себе жажды отомстить за невинно загубленных? Даже самый кроткий из людей Давид, как я думаю, не вынес бы пьяного разгула этой нечести. Бесчувствием и глупостью, а не великодушием была бы здесь жалость. 64

27. И вот пришли к концу и были растрачены на подобные забавы чуть ли не все накопленные деньги, и уже нависла необходимость в открытую казнить всех вельмож и забрать их имущество, чтобы получить царю средства для ублажения возниц, блудниц и нечестивцев. Девятьсот семьдесят кентинариев чеканного золота, помимо серебра в монетах и слитках, оставил ему отец Феофил в царском казнохранилище, да еще и мать Феодора добавила тридцать, округлив общее число кентинариев до тысячи, но за неполные четырнадцать лет своей единодержавной власти он все растратил и промотал, так что после его смерти в казне обнаружили не больше трех кентинариев. Да и как могло не иссякнуть золото, пусть и текло оно рекой, если расточали его столь бессовестно и беспутно. Так он подарил целый кентинарий вознице Хилу, когда стал восприемником его сына. А патрикию Гимерию, коего из-за дикой его внешности именовал свиньей (а тот действительно заслуживал этого прозвища своей свинской и нечистоплотной жизнью), когда тот как-то раз, позволив себе срамословие и, будто на сцене, болтая вздор в присутствии царя, потерял всякий стыд и, уже никакого позора не страшась, испустил из поганого своего брюха мерзкий звук с таким громом и шумом, что погасла горящая свеча, так вот этому Гимерию за сей гераклов подвиг подарил он пятьдесят литр. Да и других подобных людей одаривал он сверх всякой меры. Если бы с такой же легкостью тратились деньги на воинов или отличных какими-нибудь иными добродетелями, это можно было бы счесть за примету великодушия, щедрости и благородного нрава, но поскольку все бессмысленно проматывалось на мимов, возниц, плясунов, шутов, льстецов и всяких мерзавцев, а ни на что дельное и обола не шло, видеть в этом надо лишь знак распутства, разгула и безрассудства. А поскольку деньги уже кончались, возникла, как уже говорилось, необходимость грабить храмы, захватывать святые дома, убивать и казнить всех людей посостоятельней. Вот почему лучшие из вельмож и разумные люди синклита во всем между собой [109] договорились и руками воинов, охранявших вход в царские палаты во дворце св. Мамы, убили его, в бесчувствии опьянения не отличившего сна от смерти. Как из-за таящегося в них зла умертвляют скорпионов и гадюк, только их завидев и не ожидая, пока те ужалят, так и кровожадных и зловредных мужей убивают, когда подозревают угрозу и они не успели еще нанести смертельную рану. Такую позорную для него самого и губительную для государства жизнь он вел, и такой достойный прожитой жизни конец его постиг. 65

28. И вот всю верховную власть получает прежде стоявший вторым-Василий, а высокочтимый совет, тагмы, 66 все войско и городской сброд, кои и прежде призывали в молитвах Василия, провозгласили его самодержцем. 67 Он же, как только пришел к верховной власти, и себя и бразды правления своего вручил Богу и сотворил молитву такими словами: "Христос-царь, твоим судом получил я царство, тебе вручаю я и его и себя". 68 Он тотчас призвал к себе из совета старейшин 69избранных и высоким саном отмеченных и с ними вместе отворил царское казнохранилище, но из огромных денежных груд не нашел ничего, кроме трех кентинариев (об этом уже говорилось). И потребовал царь расходную книгу, нашел ее у одного евнуха-старика протоспафария Василия, увидел, куда деньги ушли, и созвал по этому поводу на совет лучших людей, единодушный суд которых гласил, что не по праву получившие возвращают деньги в казну... 70 Но царь, смягчая строгость приговора, велел каждому вернуть в царскую сокровищницу лишь половину того, что взял. Так они и сделали, хотя не заслужили никакой щедрости и немало даров оставили у себя; в царское же казнохранилище поступило триста кентинариев, кои принялся царь употреблять на срочные нужды и распределять как должно.

29. В тот самый день, когда пришел Василий к самодержавной власти, явил Бог знак перемен к лучшему для Ромейской державы, и прибыла в сей царственный город весть о великих победах и об избавлении от плена множества христиан. И вот совершил царь выход в великий храм Бога, носящий имя мудрости его, 71 воздал благодарение за все, а на обратном пути раздавал щедрые дары и распределил между подданными много денег (не из казны, что пустовала, а собственных, кои приобрел раньше). И супруга его царица Евдокия вместе с сыновьями Константином и Львом 72 щедро одаривали граждан и много раздала им своих денег. В то время, как уже говорилось, у царя было денег немного, но позже к ним добавились большие суммы, во-первых, потому что Бог в вознаграждение справедливости и жалости Василия к подданным благоволил в дни его царствования явить на свет множество скрытых в земле сокровищ, во-вторых, потому что Василий нашел в частной казне своего предшественника Михаила золото, в которое тот переплавил прекраснейшие изделия (я говорю о знаменитом золотом платане, двух грифах из чистого золота, двух золотых чеканной работы львах, инструменте из чистого золота, других разных золотых столовых приборах, одеяниях царя и августы и платьях, подобающих большим чинам- все они золотом шитые), так вот, как говорилось, Михаил все это переплавил, собираясь употребить на [110] удовольствия. 73 Но прежнего царя вовремя убрали, золото обнаружили, перечеканили на монету, и оно царю весьма пригодилось на разные нужды. Ведь, как говорится, без денег не обойтись и ничего без них нельзя сделать. 74 Но все это позже.

30. Оказавшись у кормила власти, вознесенный провидением Василий сразу, как говорят, "от меты", 75 постарался явить себя достойным величия своих обязанностей, бодрствовал ночами, бдел днями, напрягал весь ум, прилагал всю волю, дабы для всех своих подданных стать источником блага, дабы исправились и круто изменились к лучшему государственные дела. И прежде всего он отобрал и без мзды возвел на должности самых лучших, коих первой заботой и делом (и по врожденным свойствам, поскольку были они лучшими, и из-за строгого царского надзора) стало блюсти руки чистыми от всякой наживы, более всех прочих добродетелей почитать справедливость, радеть об укоренении повсюду равенства, дабы не притеснялись бедняки богачами (дабы никого не подвергли несправедливой каре, но избавился бедный и нищий от сильнейших 76 и мало-помалу воспряли духом люди, кои, как он знал, пали духом и увяли от пережитого), и вдохнуть силы в людей, восстановить их в прежнем благоденствии. Склонные от природы к добру (таковы были эти избранники!), зная о ревности к нему царя и о недреманом царевом надзоре, они изо всех сил старались превзойти друг друга в исполнении долга, и вот уже изгонялась отовсюду несправедливость, а справедливость торжествовала. И руки, многочисленней бриареевых, 77 тянувшиеся прежде к чужому добру, вроде как оцепенели и опустились, а немощные прежде члены бедняков обрели силу, ибо каждый мог без страха возделывать свое поле и собирать плоды со своего виноградника, и никто уж не дерзал отнять у них родную оливу, но каждый мог вкушать отдых в привычной и родной ему тени. Так правил сей благочестивый царь всем подвластным ему народом из селений, областей и городов его державы. Если же где возрастал и крепко укоренялся какой-нибудь побег зла и не могли местные власти обратить его к добру или выкорчевать, сам царь принимался за его обращение или назначал ему какое-нибудь лечение. Стремясь наконец отовсюду искоренить несправедливость, сей несравненный царь повсеместно издавал и рассылал по всей стране указы, упразднявшие и отменявшие всяческие дарения, кои до тех пор за давностию лет и мерзкому обычаю казались разумными. И вот равноправие и справедливость, будто возвратившись из дальнего изгнания, казалось, вернулись к жизни и получили гражданство среди людей.

(пер. Я. Н. Любарского)
Текст воспроизведен по изданию: Продолжатель Феофана. Жизнеописания византийских царей. М. Наука. 1992

© текст -Любарский Я.Н. 1992
© сетевая версия - Тhietmar. 2003
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Наука. 1992